Люциус Шепард - Новый американский молитвенник

— Ясно. Это вариант номер один, — сказал негр.

— Вообще-то два, — сказал полицейский. — Если уж быть точным.

— К чему ты и стремишься, — сказал мексиканец. Потом обратился к богачу: — Ну а другой вариант?

— Ну, — сказал тот, — я, гм… могу оказаться просто голосом без тела.

— Не будь у тебя тела, — заметил негр, — тебе не нужна была бы защита.

— Ну, на этом лучше не зацикливаться, — посоветовал голос.

— Вот что я тебе скажу, гринго, — заявил мексиканец. — Я лично предпочитаю, чтобы у тебя было тело, которое я сейчас и затрахаю до смерти.

— Я думал, это анекдот, — сказал я. — Ты так начал, что я думал, сейчас будет что-то вроде «Встретились как-то врач, адвокат и священник».

— Я такого вроде не знаю, — ответил мужичонка. — Расскажешь как-нибудь. — Он открывал и закрывал крышку своей зажигалки, выбивая щелчками ритм. — Анекдот, который я рассказал тебе сейчас, сложнее, он предполагает интерактивную коммуникацию. Только смешного в нем ничего нет. Это скорее социальный эксперимент, нежели история.

Я бросил окурок и загасил его ногой.

— Ну, понятно. И юмора в нем не больше, чем в социальном эксперименте.

— А суть эксперимента была в том, чтобы посмотреть, как скоро до тебя дойдет, что нельзя оставлять свою жену одну в таком месте, как «Эль-Норте». Небыстро ты дотумкал. Хотя увлекательность рассказа тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Я решил, что не стоит тратить время на его бред, и двинулся к двери.

— Было очень интересно, — сказал мужичонка мне вслед.

Я отогнал двуногое насекомое, кружившее возле Терезы, и, не обращая внимания на инфернальное освещение и шум «Эль-Норте», серьезно говорил с ней около часа, просил у нее прощения, признавал, что да, мне и правда предстоит иметь дело с серьезной фигней и надо сначала хорошенько подумать, что делать с «Молитвенником» и новым стилем дальше. Я говорил совершенно искренне, потому что верил в ее правоту и знал: ей со стороны вся моя жизнь виднее, да и заботится она о ней, пожалуй, больше, чем я сам. А когда мы договорили и допили, то вернулись в свой мотель под названием «Радар-99» (с десяток оштукатуренных кабинок, выстроившихся вдоль шоссе на выезде из Ногалеса) — ни на что не похожее, непонятно чем живущее местечко посреди пустыни, но зато с потрясающим названием (ни я, ни Тереза никогда не встречали подобного) и, вне всякого сомнения, соответствующей названию историей, хотя старый пьяница-метис, исполнявший в мотеле роль управляющего, отказался ее рассказывать, так что пришлось нам убираться в свою кабину номер восемь, где мы лежали на простынях, подсиненных светом звезд пустыни, и попеременно трахались, разговаривали и снова трахались до тех пор, пока розовый, словно персик, клинышек зари не высунулся между двух пологих холмов на северо-востоке. Тереза уже наполовину спала, когда я рассказал ей о человеке в черном, которого повстречал у «Эль-Норте». Правда, слова смягчили впечатление, и ей он показался не таким странным, как мне. «Просто обдолбанный какой-то», — подытожила она, прежде чем уснуть, но я все думал и думал о нем, и чем больше проходило времени, тем более странным и в то же время знакомым он мне казался. Знакомым, как я понял позже, в своей неприкаянности. Это происшествие еще долго сохранялось в моей памяти так отчетливо, как если бы его вырезали откуда-то и наложили на размытый фон пьяной ночи, ссоры и примирения. В голове у меня стоял туман, так что, ничего путного не придумав, я прильнул к Терезе сзади, успокоенный влажным теплом ее бедер, аппетитным весом ее грудей и дымным ароматом волос. И мы с ней задремали под квохтанье кур во дворе, далекие вопли громкоговорителя, слабый посвист какой-то пустынной птахи и ворчание старого пьяницы-управляющего, который клял на чем свет стоит заливавшегося смехом ребенка.

Я думаю, мы с Терезой прожили так довольно долго. Прильнув друг к другу. Упиваясь друг другом. А когда в середине ноября, всего за несколько дней до годовщины моего выхода из тюрьмы, нашего настоящего праздника, мы полетели в Нью-Йорк, это было похоже на медовый месяц с подарками, хотя нам и не нравилась та рекламная кампания, в которую с ходу окунула нас Сью Биллик. Благодаря Куинарду, «Книжному клубу» Опры [18] Опра Уинфри (р. 1954) — знаменитая радио- и телеведущая, ее программа «Книжный клуб» считается в книжном бизнесе самым мощным инструментом для продвижения. и трансляции моего интервью с Эдом Бредли по телевидению летние продажи «Молитвенника» сильно выросли, а предварительные заказы на второе издание, если верить Сью, «били все рекорды». Люди спорили обо мне, сказала она в одном из телефонных звонков, как спорят о политиках, — страстно, злобно, с пеной у рта.