Леонид Рябков - Два желания

Во время прогулок досаждали местные мальчишки. Они обзывали калек, кидали камнями и палками, могли перевернуть коляску. И ничего нельзя было поделать. Санитары только посмеивались. Хорошо, что случалось это редко.

Но вот опять пришел март, и заведенный, казалось бы, навсегда, порядок, вдруг изменился. Изменились люди, обстановка вокруг, даже тишина стала напряженной и зыбкой. Сначала перестали выводить на поле тех, кто мог работать. Никого больше не отправляли в цех — делать сетки для овощей. Потом из сарайчика в глубине двора исчезли две свиньи. А из красного уголка и холла — два новых телевизора. Остался только старенький ламповый «Рекорд».

— У нас на счету ни копейки, — непрерывно жаловалась по телефону Евгения Максимовна. — Что делать ума не приложу. А чем мне кормить больных? Это вы мне ответьте, кому я принадлежу! — Взрывалась она. — Тому берегу или вашему! В селе и так две власти!

Над зданием сельсовета водрузили сине-желто-красный триколор. Над домом культуры хлопал советский флаг. В Дубоссарах все чаще стали слышны выхлопы, похожие на то, как стреляет шампанское. Ветка слышала такие звуки из комнаты санитаров на Новый Год. Мигом обезлюдели все прибрежные санатории, а дорога вдруг, как-то сразу, опустела. В селе появились люди в камуфляже, с оружием, на конях, с нагайками.

— У берега роют окопы, — спустя неделю констатировал Семеныч, бывший командир подлодки. Многолетнее пьянство привело к острым приступам хронической шизофрении. Он постоянно извинялся перед врачами за то, что не может поймать человечков, внезапно появлявшихся в разных местах Дома. В высоком статном седом человеке до сих пор ощущалась готовность — без колебаний выполнить приказ, и умение — нести ответственность за судьбы людей. Бросить пить ему так и не удалось, вино он тайком покупал у сельских жителей. — Кажись, война будет…

Постепенно исчезал обслуживающий персонал Дома. Многие из санитаров были из местных, остальные жили в Дубоссарах. Дольше всех продержались врачи. Но однажды утром не стало и их.

— С-во-бо-да! С-во-бо-да! С-во-ло-чи! — несся в пять утра по коридорам лихорадочный торжествующий крик Петьки — Самоката. У него не было ног — по самые бедра, и в свое время он выпросил у мальчишек самодельный самокат на подшипниках, чтобы раскатывать на нем. За это и получил свое прозвище. — Все суки съ…лись!

Дом наполнялся встревоженным гулом и лихорадочным движением. Ломали дверь карцера, куда накануне упрятали буйного. Безотказную хохочущую Любку — три дауна, истекая похотью и слюной, повели в комнату. Пока была власть, любовь в Доме пресекалась и каралась мгновенно, влюбленных сразу разлучали и переводили в другие Дома. Кто-то взламывал двери аптеки и кабинета главврача. Ветка не могла усидеть на месте, но Аурика уже куролесила на коляске по коридору. Поэтому она подтянулась к краю кровати и стала потихоньку сползать на пол. Путь до двери — по исхарканному, выщербленному полу — предстоял неблизкий. Помогая себе здоровой рукой, она подтягивала к животу сначала другую, изувеченную руку, затем маленькие скрюченные неподатливые ножки. Потом опять: руку выбросить вперед, затем — другую, подтянуть искалеченные ноги…

Такого она никогда не видела. Блаженные носились по коридору, круша все на своем пути, выламывая все двери. Из соседней палаты слышалось возбужденное мычание «овощей». Кого-то уже с надрывом били головой о стену…Вдруг Ветка увидела Семеныча. Сначала она его не узнала. В конце коридора стоял военный — в красивой черной форме, в погонах, с галунами на рукавах кителя и лакированных, начищенных до блеска, ботинках. Вытянутый вверх околыш фуражки делал его лицо суровым и мужественным. По щекам катались желваки, в руках он держал двустволку завхоза, поднятую к потолку. Раздался выстрел.

— Ти-хо! — Зычно перекрыл хаос Семеныч. — Всем тихо!

Наступила тишина. Все застыли на месте. Семеныч опустил ружье и стал говорить уже негромко.

— Значит, так! Бардак отставить! Мы теперь в свободном плавании, но беспорядка я не допущу!

— А т-ты кто та-кой? — протяжно затянул уголовник Сулима. Он пошел вразвалочку к Семенычу, выбросив вперед исчерканную синей тушью руку с разбросанными в разные стороны пальцами. — Власти захотелося? Воля сичас! Понял, красный?

Семеныч с каким-то даже безучастным видом опустил на голову рецидивиста приклад. Тот вдруг заматерился тоненьким голоском, прижимая руку к темени. Из-под его узловатых пальцев закапала кровь.