Григорий Розенберг - Я — годяй! Рассказы о Мамалыге

Толя хохотал, как ненормальный и показывал толстым пальцем на свой рисунок. Остальные живописцы толпились и заглядывали через головы на Толину картину. Наконец он заговорил:

— Они… здеся… бабу… — он опять зареготал, так раскрыв рот, что даже Миша со своего места увидел запачканный краской, толстый Толин язык. — Бабу снежную… а он… а он… а он задом-наперёд… задом-наперёд… и ка-а-а-ак свалится!.. Бабах!.. И лежит теперь здесь, нарисованный!

И Толя снова чуть не умер от хохота, но теперь уже все повалились на паркет и даже Алина Георгиевна аж присела на корточки.

«Во дураки!» — думал Миша, поглощённый своим открытием и высочайшим признанием своих заслуг. Взгляд его упирался в висящую напротив картину Левитана с рекой, лодками и берёзами. И вдруг Миша увидел чудо. Оказывается, русский художник Левитан не рисовал небо одной синей чертой сверху, а доводил небо до самого низу, до самой земли. То есть небо и земля соединялись! Миша быстро глянул в окно. Небо на улице точно так же опускалось до самых крыш домов напротив, и никакого пробела между небом и землёй, оказывается, не было!

«А я-то!» — подумал Миша. Настоящий художник всё должен делать по-настоящему, и Миша, набрав полную кисть синей краски, стал аккуратно зализывать весь лист, чтобы небо соединилось с землёй. Получалось не совсем то, что представлял себе Миша, но правда жизни восторжествовала.

— Батюшки! — Миша опять вздрогнул от голоса Алины Георгиевны. — Это что ж ты наделал с таким чудным рисунком!

— Да ладно, — солидно ответил Миша, — он же всё равно не новогодний…

— Подожди же, господи! — воскликнула Алина Георгиевна и побежала куда-то.

Когда она вернулась (тоже, между прочим, бегом) в руках у нее были банка с чистой водой и кисточка. Миша увидел, как можно смывать уже нанесённую краску, и немного удивился.

Спасти рисунок, по-видимому, всё-таки не удалось, так как Алина Георгиевна в сердцах спросила:

— Ну, и зачем ты это сделал?

— Как там, — ответил Миша, показывая пальцем на картину Левитана.

— Что «как там»? — не поняла Алина Георгиевна.

Дети, переключившиеся на Мишин рисунок, опять громко захохотали.

— Ну, небо! — сердясь, сказал Миша.

— Ах, небо… — задумчиво сказала новая воспитательница. — Да, тут ты прав… Я не подумала. Но я должна буду тебе кое-что рассказать про это. А рисунок — ничего. Рисунок получился замечательный!

— Но не новогодний, — вздохнул Миша.

— Но не новогодний! — развела руками Алина Георгиевна.

Когда перед обедом строились, как всегда, гуськом в очередь к тёте Нине для вливания в рот одной ложки рыбьего жира, Миша обнаружил, что Таня Ивлева, оказывается, сегодня не пришла, а вот Игорь Долгов, наоборот, стоит за спиной и подталкивает, подталкивает в спину, провоцируя на что-нибудь, за что накажут.

— А я вот сейчас расскажу! — зашипел на него Миша популярной, постоянно употребляемой формулой садиковских воспитанников. Через каждые одну две минуты в садике можно было услышать эту фразу из поджатых детских уст. Это поощрялось воспитателями и заведующей, за недонесения наказывали, короче, иногда этой подлянкой можно было и осадить агрессора.

Однако, когда Миша широко раззявил рот для приёма очередной порции китового деликатеса, Игорь подтолкнул его, ложка звякнула о зубы, и рыбий жир вылился на шею.

— Ах ты… — тётя Нина уже подняла раскрытую ладонь, но запнулась, и рука повисла в воздухе. — Открутит он мне… Иди давай!

И она вытолкнула Мишу из очереди.

Как хорошо, когда у садика есть свой большой двор. А лучше — двор-сад. Конечно, летом это, как говорила мама, райский уголок, но и зимой даже игра на верандах — потрясающее удовольствие. А у Мишиного садика был именно такой большой двор-сад.

Иногда, когда они плохо себя вели, их строили парами и пускали ходить строем вокруг клумбы, чем и ограничивали их гуляние на текущий день. Когда же претензий не было, можно было свободно распоряжаться пространством веранды и прилегающей к ней зоны. При этом строго запрещалось:

а) есть снег;

б) драться сосульками;

в) держать снег в карманах;

д) приносить снег в группы.

Поэтому понятно, что именно дети старались делать больше всего.

Алина Георгиевна вывела их во двор, никого не оставив наказанным в группе.

— Чего я знаю! — заговорщицки подъехал к Мише Игорь Долгов, когда Миша по суеверной привычке осторожно трогал снег на ступеньках.

— Ну? — насторожённо сказал Миша.

— Лучше всякой сосульки!