Дина Ратнер - Бабочка на асфальте

Когда придёт мир на эту землю? «Если вы хотите мира, — говорят наши арабы, — вернитесь в Россию, Америку, Францию, туда, откуда приехали». Их дети растут под девизом — «убей еврея»; для них не суть важно, будет ли палестинское государство, главное — чтобы нас здесь не было. Увы, только силой можно отстоять право на место, где создавалась наша история, без которой еврей перестаёт быть евреем. Нам бы разделиться; мы — здесь, они — там. У каждого свой дом. Но тогда не сможем заходить на их территорию и уничтожать склады с оружием, не сможем отслеживать размещённую под боком пороховую бочку. А если жить без чётко фиксированных границ, они задавят нас количеством — размножаются как кролики.

Вот и попробуй — отыщи здесь Соломоново решение. Всё должно быть по справедливости.

Чего-чего, а чувство справедливости евреям не занимать, рождаются с этим чувством. Вот и внук всякий раз оглядывается — чего можно, чего нельзя.

Маленький, он безутешно плакал, когда я ему читал сказку про петушка, которого съела лиса. Пришлось придумывать другой конец, дескать, убежал доверчивый петушок от коварной лисы. В детском сознании мир устроен для добра. Но и теперь, взрослый, мой мальчик чувствует себя за всё в ответе.

Сегодня шаббат, Илюша дома. В Израиле его зовут Эли, в паспорте написано Элияху. Элияху — имя пророка, вера которого увлекала колеблющихся, укрепляла слабых, пробуждала равнодушных. Уже за полночь, а Эли со своим другом Элиэзером всё не наговорятся. Они вместе учились в ешиве Шило, сейчас служат в одном взводе. Шило — первый город, где евреи, ступив на землю Израиля, разместили Ковчег со скрижалями Завета. Когда это было? Примерно, в пятнадцатом веке до нового летоисчисления. Сейчас в Шило учатся мальчики в вязанных кипах — цвет Израиля: знатоки Торы, солдаты, будущие студенты университетов. Проходишь мимо ешивы и слышишь гул; это ешиботники спорят, доказывают друг другу. Иудаизм — не только вера, но и самостоятельное познание истины. Вопросы, сомнения — не ересь, более того, предполагают личностную, творческую связь с Богом. Не может быть знания без свободы мысли. Для Маймонида* истина Божественного откровения не противоречит истинам открытым умом человека. Он был убеждён, что великие пророки владели умением философского осмысления мира, нет противоречия между религией и философией. Это не я придумал, — Маймонид.

Ешиботники не только учатся, но и танцуют; смотришь как они бегут по кругу, положив руки друг другу на плечи и думаешь: мы победим все напасти. А когда в пятницу, после зажигания свечей, поют — в синагоге поднимается крыша.

— Что самое трудное в армии? — спрашиваю я у ребят.

— Самое трудное — когда гибнет друг, — говорит Илья. — В отчаянье трудно удержаться от мести. Некоторые срываются. Невозможно смириться со смертью того, кто только что был рядом.

«Господи! — пугается Давид Иосифович. — Если у человека всего лишь одна овечка, не забирай её!» — Мысленно молится он о спасении мальчиков. Элиэзер тоже один сын у своих родителей. В семьях евреев из России мало детей. У арабов по несколько жён и детей без счёта, вот и подставляют их под пули, чтобы кричать на весь мир о злодействе израильтян.

— Пока левые, с их готовностью на мир любой ценой, уповали на дружбу, арабы готовились к войне, — Вскидывается Элиэзер. — Я тут одному миролюбцу из старожилов три года назад говорил: «автоматы, которые мы даём палестинской полиции, повернутся против нас». А он, козёл, злился: «Вы, молодой человек, только приехали, не понимаете наших проблем, мы устали воевать». — «Устал, иди на пенсию и не подставляй других». Тогда он запел: «Можно ли отстаивать силой оружия гробницу Рахели и право на владение пещерой Махпела в Хевроне, если при этом нарушается основной принцип иудаизма: каждый спасающий хоть одну человеческую душу спасает мир». Его послушать, так получается не арабы шли на нас войной, а мы на них, и будто не они учат своих детей с младенческого возраста — «убей еврея».

— Конечно, хочется видеть в наших сводных братьях обычных людей и относиться к ним по человечески, — отзывается мой миролюбивый внук, — но всё время помнишь:

— Маймонид — учёный, философ, раввинистиский авторитет. Средние века, — как бы не воткнули тебе нож в спину. Эту опасность в армии сознают все одинаково, потому вмиг исчезают различия между светскими и религиозными, ашкеназами и сефардами. Случись что — каждый может рассчитывать на помощь рядом идущего. Будь такое братство не только в армии, все раввины призвали бы свою паству быть верной Талмуду, где сказано: война за землю Израиля — заповедь, и её исполнение обязательно для всего еврейского народа.