Филип Дик - Прозябая на клочке земли

— Что сделал этот черномазый? — кричали они, и вокруг набежали другие белые. — Дружище, он тебя не порезал?

Они ощупали его с головы до ног, не течет ли где кровь, а он покачивался, прикрывая пальцами разбитые передние зубы.

— На этого парня ниггер напал, — сообщил кто-то собравшейся вокруг них толпе. — Избил и смылся.

Один из мужчин предложил подвезти его домой. Кляня всех негров, прохожие посадили его в машину, отдали вывалившиеся из кармана очки и пожелали удачи.

— Их каждый день в Лос-Анджелес все больше наезжает, — посетовал человек, который вез его.

Роджер, корчась от боли, подпер голову рукой.

— В основном с юга, конечно, едут, — сказал мужчина. — Сельхозрабочие по большей части — в городе совсем не умеют себя вести. Ну, то есть впервые в жизни у них в руках деньги — ну в голову и ударяет. Кайфуют, мать твою. Но лучше уж они, чем мексы, скажу я вам. Тем если попадешься — котлету из тебя ногами сделают, сапогами своими с выступами на подошвах.

Стараясь как можно яснее выговаривать слова, Роджер прошамкал:

— Ниггеры хреновы.

— Ну, это мог быть кто угодно, — сказал мужчина, остановившись у многоквартирного дома. — Вам здесь?

— Да, — ответил он, держа у рта носовой платок. В ухе звенело, и он плохо слышал: звуки сливались в какой-то гул, а потом гасли. — Спасибо, — выдохнул он, выбираясь из машины.

— Бывает, — сказал мужчина.

Он дождался, когда Роджер дойдет до крыльца дома, и только тогда уехал.

Увидев его, Вирджиния в ужасе подскочила:

— Что случилось?

Она подбежала к нему и отвела его руки ото рта.

— О, Господи, — так и ахнула она. — Что это было? Что случилось?

— Мужик один побил, — объяснил он. — Я его первый раз в жизни видел.

— Я вызову полицию, — сказала она. — Я пошла звонить.

И она двинулась было в коридор.

— Да брось ты это на хрен! — в отчаянии воскликнул он и, опустившись на диван, попросил: — Дай ледяных кубиков.

Она принесла несколько кубиков льда, и он соорудил из них компресс. Лежа на спине, он прижимал лед к верхней челюсти. Вирджиния вытерла струйку ледяной воды.

— Нужно будет идти к зубному, — сказал он.

— Позвонить сейчас?

— Нет. Завтра.

В постель он не стал ложиться — всю ночь пролежал навзничь на диване. Несколько таблеток анацина [16] Анацин (анасин) — болеутоляющие таблетки. заглушили боль, но заснуть он так и не смог.

«Что мне делать?» — спрашивал он себя.

Он вспоминал другие места, которые нравились ему больше. Он понял, что на самом-то деле не стал хоть сколько-нибудь счастливее оттого, что приехал сюда, даже в самом начале. В Вашингтоне, округ Колумбия, было куда лучше, решил он. Несмотря на погоду. Ему нравились тамошние дома. И снег ему был не помеха.

В Арканзасе, в детстве, он когда-то, проваливаясь, бегал по снегу. Он помнил длинные веретенообразные деревья без листьев, чащами торчавшие на склонах холмов — все хилые, хрупкие и тем не менее росшие повсюду на нерасчищенной земле. Может быть, они и до сих пор там стоят. Он вспомнил, как однажды поставил на пенек старую глиняную вазу и бросал в нее камни до тех пор, пока она не разлетелась на осколки, и среди черепков оказалась монета, вставленная еще когда глина была мокрой. Очистив монету, он обнаружил, что это двадцатицентовик. За всю свою жизнь — а ему тогда было одиннадцать — ему ни разу не приходилось ни видеть монету в двадцать центов, ни слышать о такой. Он почти два года таскал ее с собой, уверенный, что обладает единственным в мире экземпляром. И вот в один прекрасный день он попытался потратить денежку, а продавец отказался принимать ее, сказав, что она фальшивая, что такой монеты не существует [17] …обнаружил, что это двадцатицентовик… <���…>…что такой монеты не существует… — Серебряные монеты в двадцать центов чеканились в США несколько лет — с 1875 по 1878 годы. При этом лишь в 1875 и 1876 годах они поступали в обращение. 950 монет 1877–1878 годов выпускались для коллекционеров. . И тогда Роджер выбросил ее.

Теперь, лежа на спине с прижатым ко рту компрессом, он пытался вспомнить, что же он хотел купить на те двадцать центов. Наверное, конфету. Ну, сейчас ее в любом случае уже не было бы — будь то денежка или конфета.

На следующее утро у него так распухли губы, что он не смог есть. Он попробовал отпить кофе, но боль была невыносимая. И все же он не уходил из-за кухонного стола, сидел и смотрел на чашку и тарелку.

— Тебе нужно к зубному, — сказала Вирджиния. — Тебе даже не поесть, и ты едва говоришь — давай я позвоню.