Зэди Смит - Собиратель автографов

Он пересек комнату и встал на колени перед телевизором. Вытащил кассету с «Девушкой из Пекина» из видика. Положил ее в сумку, и все у него внутри потеплело от счастья, стоило только взглянуть на обложку кассеты. С нее ему улыбались два прекрасных лица его любимой актрисы, звезды эстрады — Китти Александер [13] На самом деле такой актрисы в Голливуде не было. . На первой фотографии, справа, она была одета как пекинская девушка — в китайский халат и шляпку. Глаза ее немного походили на его собственные, слегка монголоидные. Она потерялась на улицах Бродвея пятидесятых годов. А на левом фото та же девушка, но уже совсем другая, одетая как голливудская красавица, в облегающем вечернем платье, тонких белых перчатках, дорогих розовых туфельках, с падающей на одно плечо волной черных волос. Весь сюжет фильма состоял в ее превращении из той, что на правом фото, в ту, что на левом. Обложку кассеты следовало читать справа налево, как текст на иврите.

В пластике, покрывавшем кассету, обнаружилась прореха. Алекс просунул в нее палец и поводил им внутри, коснувшись сначала одной Китти, а потом другой. «Гражданин Кейн», «Броненосец Потемкин», «Унесенные ветром», «Дорога». Его удивляло, что так много людей — а положа руку на сердце, большинство людей — не осознавало, что мюзикл со сказочным сюжетом «Девушка из Пекина», снятый в пятьдесят втором году, — величайший фильм в истории кинематографа. Алекс осторожно положил кассету себе в сумку.

В коридоре он снял с вешалки и надел длинное непромокаемое пальто с погонами. Сегодня в нем он показался себя очень маленьким. Ему было двадцать семь лет. И сам себе он представлялся эмоционально недоразвитым, как все дети на Западе. О смерти и думать не хотел. К наукам относился с недоверием. Вдобавок ко всему любил, чтобы его развлекали. Взял за правило обсуждать собственные привычки вроде этой с самим собой, когда надевал пальто, — и подозревал, что дети и взрослые из стран третьего мира с их неразвитым самосознанием ничего подобного не делают. Его все еще повергало в легкий трепет, когда письмо адресовалось ему, а не его матери. Нагнувшись, он поднял с пола пачку почты и быстро перелистал счета. Снова счета, реклама пиццы, баланс банка, конверты из Америки с изображениями кинозвезд и президентов, брошюра о нарушениях эрекции, бесплатный пробник крем-пудры для воображаемой белой женщины, с которой он не спал.

Иногда он ходил по врачам-европейцам. Ему прописывали разные пилюли, средства и успокоительные процедуры («антистрессовые» — громоздкий неологизм, если угодно) — от прогулок на свежем воздухе и игры в мяч до таблеток всех цветов радуги. Годом раньше он ездил в Польшу. Гулял по тихим площадям Кракова, и у него слезы выступали на глазах, откликаясь на зов крови, перехватывало дыхание в кафе при звоне колоколов, поминальном звоне по безвозвратно утраченному, чему он не мог даже дать название. У таблеток был побочный фаллический эффект. Каждая пара женских ножек рядом причиняла ему бездну страданий. Его не покидала странная потребность — стремление оплодотворить всех дам в этой стране. Проходя по улице неподалеку от Освенцима, он увидел огромное облако цветочной пыльцы — по крайней мере, сам он решил, что это пыльца, и пошел прямо на нее, но то был осиный рой. Будучи молодым человеком из Маунтджоя, во всех отношениях современным, он и подумать не мог, что темное облако на его пути может представлять какую-то опасность. Все увиденное он описал в стихотворении — втором за двадцать семь лет жизни. Оно получилось не очень удачным. А окажись он на одной из польских площадей году этак в 1750-м? В тяжелых башмаках и шляпе, напичканный идеями Просвещения и подпоясанный толстым ремнем с золотой пряжкой? А если бы Рубинфайн попал в то время? Или Адам? Джозеф? «Я видел лучших людей моего поколения… спешащих занять местечко в индустрии развлечений» [14] Перефразированная цитата из поэмы Алена Гинсберга (1926–1997) «Вопль». В оригинале: «Я видел лучшие умы моего поколения, повергнутые в безумие, бесстыдно обнаженные, плетущиеся по негритянским кварталам…». .

Зазвонил телефон. Трубка на лестничной площадке была без провода — радиотелефон, Алекс взял ее и стал ходить взад-вперед по коридору, как молодой папаша с хныкающим малышом, ожидая, что он запищит снова или замолчит. Но он не замолкал. Пройдясь три раза туда-сюда, Алекс оказался у самой входной двери и остановился. Посмотрел на нее. Крутанулся и посмотрел снова. Поводил пальцем по желобку в неокрашенной древесине. Телефон продолжал звонить.