Зэди Смит: Собиратель автографов

— Нет-нет. Я слабо представляю, как мне себя вести, чтобы мой отец обрел вечный покой и тому подобное. Но это не так важно, потому что он не был евреем.

— Зато ты еврей. Но ты и не идиот, сам знаешь, потому ты и здесь.

Рядом с ними двое мальчишек играли в пятнашки и громко кричали. Увидев рабби Барстона, они разом замолчали, потом начали исподтишка пихать друг друга и перешептываться.

Барстону это явно пришлось не по душе.

— Выше нос, Алекс! — бросил он, подошел к краю стены и слез на землю. Далеко не так ловко, как на нее забирался, но с прежним достоинством, ни одним движением себя не роняя.

Алексу стало немного не по себе, потому что превыше всего он ценил в людях простоту. В его окружении только Адам и Эстер любили все усложнять и привязались к нему так сильно, что возможное расставание грозило серьезными проблемами.

— Ребе, я все еще… Понимаю, что вы говорите, но никак не возьму в толк, в чем суть дела. Во всяком случае, какое это имеет отношение ко мне.

Рабби Барстон пнул ногой несколько камешков и энергично мотнул головой:

— У-ху-хух. Тут надо не суть дела искать, а просто слушать, что тебе говорят, и так делать. Представь, что тебе пятнадцать лет. Стариком тебя не назовешь.

— Были у меня и лучшие годы.

Они вместе прошли по расплывчатой тени от звезды Давида, которая медленно двигалась по двору по мере того, как солнце поднималось выше и выше.

— Алекс! Твой друг Адам сказал мне, что ты собираешь автографы и тем самым зарабатываешь себе на жизнь. В чем тут суть дела? Ты ее видишь?

— Нет, не особенно. Но…

— Но это доставляет тебе удовольствие.

— Немного.

— Поэтому ты и собираешь всякие реликвии. Важные бумаженции, оставшиеся после разных шишек. А есть в твоем бизнесе что-то, что имеет статус дара?

— Как это — дара?

— Я имею в виду, есть что-то в твоей повседневной жизни, что имеет статус дара?

— Ну, я стремлюсь к чему-то подобному. — Алекс невольно подумал о Китти. — Об этом можно только мечтать. Любовь, искусство, милосердие может. Все это — дар.

— Да, об этом можно только мечтать.

— Никак не пойму, куда вы клоните. Я пришел поговорить о ритуале.

Барстон весь словно сжался:

— Ладно, о’кей. Слушаю тебя. Давай поговорим о ритуале.

— Ну… — Алекс с трудом подбирал слова. — Ладно… о’кей, значит, вчера я прочитал каддиш, чтобы попробовать, что ли… — Они вошли в тень от здания синагоги, и без солнечных лучей сразу стало зябко. Алекс поежился и запахнул пальто. — Я прочитал его и ничего не почувствовал. То есть что-то, конечно, чувствовал, но каддиш не помогал.

— Ты был один?

Алекс кивнул.

— Как же, как же. А в футбол ты играешь один? В хоккей? В театре смотришь спектакль один? Танцуешь танго? Занимаешься любовью? В общем, ответ не требуется.

Алекс невесело рассмеялся.

Вишня рядом с ними, казалось, тоже была сбита с толку.

— И наконец, вспомним циддук ха-дин, то есть Божий Суд. Вместо того чтобы проклинать Господа за наши утраты, мы преодолеваем себя и возносим ему хвалы. Мы принимаем его суд. Господь нам дает, Господь и забирает [107] Слова библейского Иова, чью веру Сатана с позволения Бога подверг испытанию, лишив Иова дома, богатства, любимых детей. Потеряв все, Иов сказал: «Господь нам дает, Господь и забирает. Славьте же имя Его!» (Иов 1:21). . И мы все принимаем.

— Но у меня не получается. Не могу принять, — замямлил Алекс, совсем пав духом. — На меня это не действует. По-моему, это ни в какие ворота не лезет. Это страдание. Не могу подписаться под такими строчками, не могу.

Женщина, которая уже несколько минут топталась рядом, перебирая какие-то бумаги, наконец тихо произнесла имя рабби.

— Да, миссис Брегман, иду, еще одну минутку, пожалуйста.

Рабби повернулся и, несмотря на то что солнце светило ему в лицо, посмотрел прямо в глаза Алексу:

— Понимаешь, я очень занят. Сделай одолжение, приходи сюда к шести часам, скажи, что тебя просили сказать, и преподнеси свой дар. Мы с твоими друзьями все напишем заранее, купим подарок, дело только за тобой. Просто приходи и сделай, что нужно. О’кей?

Весеннее солнце почти не согревало, но друзья все равно решили пообедать на свежем воздухе, на дорожке у дома Адама. Стулья поставили так, чтобы тарелки пристроить на широкой ограде и сели в ряд, как дальнобойщики, остановившиеся перекусить. Джозеф и Рубинфайн, хохмы ради, заправили салфетки за воротники, в то время как Адам суетился за их спинами со сковородкой, на которой шипела яичница-болтунья в обрамлении розовых ломтиков копченой лососины. Алекс, не говоря ни слова, запрыгнул на ограду рядом с Рубинфайном и, сидя, начал болтать ногами.