Вера Афанасьева - Конец света. Русский вариант

– Так вы в аду? За что же?

– Да где же мне ещё быть? Я и при жизни много грешил, а после моей смерти книги мои такого понаделали, что сто страдалищ для искупления не хватит.

– Насколько я понимаю, вы больше не атеист?

– Никогда не слышал вопроса глупее. Покажите мне хоть одного олуха, который остался бы атеистом в аду.

– Извините за бестактный вопрос, но какое наказание отпущено лично вам?

– Работаю на конвейере без выходных, даю три нормы в день, после работы иду в кружок марксизма-ленинизма, изучаю Вовкину галиматью. По выходным хожу на субботники и на подготовку ГТО, играю в духовом оркестре клуба имени Карла Либкнехта на тромбоне, имею вечную койку в общежитии. И, скажу я вам, прав был ваш Данька Андреев, хоть и шизофреник: нет на свете жизни ничтожней, чем у рабочего. Каторжанину, и тому жить интереснее.

– А женщины, простите?

– Женщин тут сколько угодно, но только коммунистки и комсомолки, все тупые, как сто китайцев. А у меня, знаете ли, рафинированный вкус. Да и не хочу я после первого коитуса жениться, а эти чуть что – в профком и в парторганизацию.

– Ну что ж, позвольте ещё раз выразить вам восхищение вашими идеями, сила которых изменила ход истории. И пожелать, чтобы непривычный для вас труд все-таки рано или поздно закончился.

– Ааа, идите вы все на х…

Сима распечатал текст и понес заместителю главного редактора. Тот пробежал его глазами.

– Ну, сколько раз тебе говорить? Писать надо проще, тебя ж никто не поймёт.

– Но нельзя же считать людей идиотами, текст достаточно простой.

– А они не идиоты – дебилы, тупые, как эти самые твои комсомолки. Золотое правило современного журналиста – в предложении должно быть не более пяти слов. И потом – что это, как это понимать: «Вовке повезло, хотя он и недоучка», «всё, решительно всё переврал», «Вовкину галиматью»? Ты что: посадить нас всех хочешь?

– Но там же строчкой выше написано – Ленин.

– Строчкой выше? А если кто-то начнет читать именно с этой строчки? Что тогда: «Я все-таки уехал в Магадан?»

– Хорошо, я уберу.

– И плохо у тебя про ад. Ну что это такое? Я понимаю, юмор, но журнал наш глянцевый. И старухи его на пенсию свою покупать не будут. А это значит, что читатели наши – молодые, слышишь, молодые, максимум, тридцатилетние женщины. Ну не знают они про ГТО! И вообще ничего не знают. Так что замени описание этих адских мук на что-нибудь порельефнее, поколоритнее.

– Написать, что его в котле со свинцом варят и дьявольским трезубцем, как мясо в супе, переворачивают?

– Именно так и напиши, остряк, всё лучше твоего. Можешь написать, что его яйца на специальной мельнице в мелкий порошок размалывают. Женщины это любят.

– Хорошо.

– И во введении напиши, что интервью берет известный медиум, кто-нибудь с «Битвы экстрасенсов», например.

– Ладно.

– А вообще, ну его, Маркса. Кому он нужен? Да и красные вопль поднимут.

– Думаешь, они читают наш журнал?

– Читают или не читают, а закон подлости ещё никто не отменял. Давай-ка напиши про Нефертити или Клеопатру, пусть о своих мужьях и любовниках расскажут. Это куда интереснее, да и безопаснее, поскольку партии почитателей египетских цариц, слава богу, ещё нету. Хотя в этом дурдоме все возможно. Ступай, все переделай, через час мне покажешь.

Сима вернулся к себе и сел за компьютер, но в дверь тут же робко постучали. Сима хотел сначала вовсе не отзываться, постучат-постучат да и уйдут, но стук, хотя и робкий, несколько раз повторился. Из этого Сима заключил, что стучавший поджидал его, видел, как он вернулся в кабинет, и теперь ни за что не отстанет.

– Да-да, войдите! – крикнул он, жалея, что не запер дверь на ключ, а сам принял максимально деловитый вид и стал неотрывно смотреть на монитор.

– Здравствуйте…

– Чем обязан?

– Я хотел бы рассказать вам одну удивительную историю…

– Сюда, дорогой мой, с неудивительными никто и не приходит.

– Прошу вас, посмотрите на меня. Я хочу рассказать вам действительно важные вещи.

Мягкость тона удивила Симу. Такая мягкость свойственна только очень образованным людям, и журналист посмотрел на вошедшего.

Худой, бледный, среднего роста, неприметно одетый, он чем-то отличался от тех, кто наведывался к Симе обычно. Скорее всего, именно мягкостью, которая и заставляла предполагать, что если такой человек пришел как проситель, то ему это и в самом деле необходимо.

– Садитесь, пожалуйста. Я вас внимательно слушаю.

Мужчина сел.