Бора Чосич - Наставники

Император и король всех нас, сидя в приятной ванной в тени раскидистого дерева и глядя на оперную сцену, говорит своему дворянину: «Разве я хоть когда совершил какой злодейский поступок, к которым цари, императоры и короли так привычны и им подвержены? Разве я когда-нибудь выселял целые города, чтобы заселить их другими жителями? Разве я отравлял колодцы, рубил головы гильотинами или слал на людей войска, чтобы их поубивали и перевешали на всюду растущих деревьях? И даже если подобное где-то и случалось, я о том ни сном ни духом не ведал! По мне, ничего лучше нет, как быть при своем дворе, умильно беседовать с моими дорогими домашними, кормить моих зверей, сидящих по красиво разукрашенным клеткам, а после всего этого читать газеты, которые свободно печатаются по всей нашей великой империи! Разве это слишком великие пожелания для императора, который находится в самом лучшем, самом мужественном и самом славном возрасте?» «Конечно же нет», – отвечает ему смирный, гладко причесанный и верный дворянин.

«Что это вы все читаете эти разлохмаченные хрестоматии, которые держите в своих маленьких ручонках, когда в жизни можно увидеть куда больше куда более интересных событий?» – спрашивает учитель Йова Станивук и гонит маленьких детей из класса, чтобы они посмотрели на восход и закат солнца, равноденствие, заморозок, чтобы услышали ураганный ветер, веселый гром и легкие нахальные звуки мартовского дождичка. «Вот цветочек!» – говорит маленькая Анка и тут же срывает его, потом передает в отеческие ладони учителя Станивука. «Этот больше никогда пахнуть не будет!» – говорит победоносно поучительный учитель, вставляя цветок себе в петлицу. «Смотрите, птица!» – говорит он, указывая на птицу, в которую целится Ивица Михоль из своего охотничьего ружья. «Зловредный охотник, – говорит ему учитель, – потому как желаешь прервать полезный полет маленькой птички, но ведь тебе от этого никакой корысти не будет! Дай ей свободно порхать в воздухе, и пусть жизнь ее продлится!» Говорит посрамленный охотник Ивица Михолъ: «Мои знакомые еще хуже дела вытворяют, вон как они преследуют невинного оленя, он даже рогами в ветках запутался!» Мясник Никола Дебач с обнаженным резаком мчится в том направлении и кричит: «Дайте я его освежую как следует, а не как попало!» Корчмарь Томленович добавляет: «Дорогие дети, приходите посмотреть, как из убитого оленя готовят прекрасный королевский обед для тех, кому есть чем заплатить, при этом будем разносить вино с виноградников господина Ускоковича, состоящее из ядовитой, но очень приятной жидкости!» «Говорю я вам, – повторяет добрый учитель Йова Станивук, – лучше и больше следует наблюдать то, что происходит вокруг нас в виде жизни, чем читать всякие глупости в нашей растрепанной, замусоленной, хотя и умной

СЛОВО, то, что из уст исходит, когда кажется мне, что сей момент блевать начну или заикаться стану. Кучка буковок про что-то, кто-то разумеет, а кто-то и нет.

В, внутри, противуположно наружи. Наружи можно облака шапкой гонять, а внутри – проповедовать.

ЦЕРКОВЬ, где служу и все мои предшественники служили, кто лучше, кто хуже, все от народа зависят, с которым живем. Первая, которую Адам застал в 1604 г., тут и помер; горела в 1635-м, 1678-м и в 1681-м, при Симеоне. Совсем новую Аким построил в 1693 г., а опять порушили при деде моем Клименте в 1771-м, который опять ее, как умел, построил, отец Аврам кой-чего пристроил, а какая она теперь, сами поглядеть можете.

Я, никто иной и нигде быть не может, один только я Теодор Ускокович, поп, от роду мне 30, женат на Ане Вукович, бездетный, сын пок. Аврама, что от Климента родился, а тот от Савы, который от Акима, а оный от Симеона, что Иосифа сын, которого Адам родил, что в Грунт приехал примерно в 1600 году и начал виноград садить, лес рубить и службы служить, как и все мы. Есть то, что только я один знать могу и что только самому себе рассказать смею. Внутри что-то, что наружу нельзя. Нигде, а во мне только.

ПОП я, как и все мои, и дело мое народу глаголить, а он, ежели пожелает, слушает, а если не хочет, то что я могу сделать. Поп смеет то, что иные никак не могут, особливо когда под чужими властями ходим, пока церковь не порушат или не убьют, что делать никакого права не имеют. Семь дедов тому назад, а может, и больше, потому как не записывали там, в Сербии до 1600 года, откуда сюда пришли, из города Ускоква, а может, наши предки с ускоками [1] Перебежавший через границу (серб.). породнились, или мы сами из Сербии сюда ускакали. Иные п. и пахали, ежели надо было, я же только присматриваю, и указываю, и книги веду, и записываю, что сумею. П. евнухом не должен быть, но право имеет и покушать, и выпить, и песню спеть, потому как не статуя он и не портрет. Охвицер там, или из общины кто, или учитель своих слушаться должен, а я только своим подчиняюсь.