Что же касается Роланда VI и Танкреда I, вижу их по уикендам, и то только когда у меня академический отпуск. Последний раз очаровательные отпрыщи гостили у меня за неделю до моей поездки в Москву.
Леди пеликановского салона, вы только послушайте, как мил я был с детишками.
Итак, мой последний день с Ролом и Танком. Вечером я должен был сдать сыновей в аэропорт для отправки в Калифорнию, поэтому мне хотелось особенно содержательно провести с ними оставшиеся часы.
Я повел их в рыбный отдел университетского универсама, где в громадном аквариуме ползают омары. Их клешни обмотаны резинками, дабы злобные членистоногие не сворачивали друг другу раковые шейки, не перегрызали косматых конечностей.
Стоя с пацанами перед толстым стеклом, принялся их (м)учить.
— Совершивший дурные деяния человек или человечек — я многозначительно посмотрел на детей — после смерти преображается в какое-нибудь чудище. В какое именно, зависит. Слушайте же урок этики, основанный на законе переселения душ. Будьте сначала хорошими мальчиками, потом хорошими взрослыми, потом хорошими стариками. Не впадайте в политический экстремизм, не становитесь профессиональными преступниками. Иначе в следующей жизни вы будете морскими пауками в аквариуме ожидания супермаркета смерти, и судьба ваша будет — кипящая кастрюля!
Сыновья побледнели, позеленели и прямо на моих глазах стали более нравственными.
Вновь я посетил…
A. C. Пушкин
Только что вернулся из своей подмосковной. Голова жужжит от впечатлений! Ведь я еще в годы мятежной молодости задумал поклониться семейному пепелищу. Это было давным-давно: три генсека назад.
Но сначала маленькая преамбула.
* * *
В те времена я держал пост в частном колледже, но от работы отлынивал. Говоря парой слов — башмаки бил. Скажу больше-меньше. Совращаясь в порочном кругу битниц и богемщиц, на собственные лекции не являлся. Шмыгал носом без насморка. Нарушал все Божьи заповеди, особенно Седьмую. Жил на моральном дне. Погрязнел в разврате.
Но все равно я не был счастлив.
Однажды глухой ночью после профессорской попойки бессонно лежал у себя в кабинете, цедя из глаз горючие слезы. На сердце было скверно, как у молодожена на свадьбе. Валялся и размышлял. Кто я? Зачем выскочил из теплой матушкиной утробы на белый свет-копеечку? Так начался мой духовный кризис, который разрезал мою жизнь на две половины: распутную и беспутную.
В сей страшный час, когда меня одолевало экзистенциальное отчаяние, внутренний голос по названию «совесть» прошептал мне: «Нанеси визит в бывшее имение предков. Ковыряй родные корни, и ты узнаешь, откуда ты такой-сякой…»
Так в темном царстве моего id’a [119] Подсознания (лат.).
засиял луч света.
Я затрепетал на казенном линолеуме, как лебедь, и обещал себе: рано или поздно выполню мистический наказ. На ногах или на коленях доберусь до фамильного угодья!
Увы, с американским паспортом я был не ездок по Стране Советов. Волчий билет!
Tempi passati… [120] Прошло время (итал.).
Я влюбился-женился-развелся, делал науку, стал полным профессором. Мое исследование о Малюте Скуратове вышло (много)тысячным тиражом в издательстве Мадисонского университета, сверкая суперобложкой с моим суперпортретом на заднем месте. Это был выстрел в темную ночь. Вся Россия всколыхнулась! Однако возникло осложнение: книга встревожила самого председателя КГБ Андропова. Видимо, в фигуре опричника-неприличника он узнал себя. Последствия оказались страшными. Моя монография была внесена во все запретные списки, за обладание ею смелому читателю грозила каторга. Но свободное слово летать готово! «Голос Америки» и Би-би-си передавали отрывки из книги на сорока шести языках. Имя Роланда Харингтона поплыло по волнам мирового эфира. На дачах в далекой России задумчивые тургеневские девушки в белых платьях склоняли уши к динамикам радио и внимали профессорской прозе, а потом твердили ее наизусть, гуляя по садам средней полосы. «Малюта» стал бестселлером «самиздата», хотя диссиденты не платили мне ни копейки гонораров.
Редко-часто случается, что скромный научный трактат пугает (анти)народную власть, но в этот раз получилось именно так. Мой «Малюта» принес мне звание полного профессора. Я прославился на всю славистику!
Пораженный Андропов решил меня скоррумпировать. Несуществующие издательства предлагали мне небывалые гонорары, в мой университет подсылали кокоток и гомосексотов, которые ласкались ко мне круглые сутки под видом влюбленных студентов по обмену. Но я был тверд!
Читать дальше