Семён Каминский - 30 минут до центра Чикаго

Едва стемнело, пошёл мокрый снег. Девочки всё время подбегали к кухонному окну (из него единственного был виден тускло освещённый двор), крепко прижимались разгорячёнными лбами и носами к холодному стеклу, чтобы разглядеть сквозь косое белёсое мельтешение вход в подъезд: не идёт ли уже папа?.. Но тот всё не шёл, и колючее нетерпение нарастало. Возвращались в гостиную, уныло пялились в телевизор — вот уже и кукольный пёс Филя пожелал всем детям страны спокойной ночи…

— Мог бы и позвонить, — сказала мама. Она тоже волновалась, правда, больше из-за того, что на дорогах наверняка жуткие заторы и троллейбусы не ходят. Как-то он теперь доберётся?

Наконец, уже в начале десятого, заворочался ключ в замке входной двери, и появился папа — мокрое, красное лицо, остатки снега на усах, пальто и ушанке, но довольный и загадочный. Он поставил на пол в коридорчике, куда сразу же сбежалась вся семья, сине-белую спортивную сумку с надписью USSR. Сумка была наполнена кусками мягкого чёрного кроличьего меха от старой Надюшкиной шубки, и мама, засунув туда руку, долго пыталась нашарить там что-то, поочерёдно вытаскивая на пол меховые куски. Наконец один из них оказался крошечным чёрным щеночком королевского пуделя… Были охи и ахи, визги, Нина — на правах старшей — быстренько завладела меховым комочком, Надя тоже пыталась подержать его.

— Смотрите, смотрите, какой он… — всё время повторяла она, проводя по шёрстке одним пальчиком, и никак не могла подобрать нужного определения.

Папа докладывал о проделанной работе: щенок в клубе стоил немало, но был суперпородистым, с настоящей родословной, с собачьими родственниками из «семьи председателя Президиума Верховного Совета Анастаса Микояна», и даже все нужные бумажки — налицо…

В тот же вечер было решено назвать щенка Максом: в доме боготворили Максимилиана Волошина. Макс рос, и вскоре стало понятно, что он не только писаный красавец, искренняя душа, но и большая умница — как известно, редкое сочетание даже у людей… Человеческими же привычками и качествами Макс не переставал удивлять. На завтрак ел омлет, который ему специально готовил папа, на обед частенько — борщ. Причём сцена поедания борща была совершенно уморительная: папа предварительно подвязывал Максу на затылке его длинные уши круглой розовой аптечной резинкой, и тот приступал к аккуратной по собачьим меркам трапезе из любимой эмалированной миски. Также Макс обожал хрустеть листьями сырой капусты и исподтишка, но довольно ощутимо, портил воздух после этого лакомства, что приводило к бо-о-льшим конфузам в случае присутствия в доме гостей…

Первое время папа ещё как-то пытался приучить девочек к порядку — хотели, мол, собаку, милости просим: гулять, кормить, мыть, учить в конце концов… Где там! Терпения хватало только на игры, да и то ненадолго. Нина уже начала взрослеть и легко могла отговориться от всех обязанностей необходимостью делать уроки, бежать на репетицию в драмкружок, рисовать (у неё действительно были способности, и её серьёзно готовили к карьере художника). А меньшей, Надюше, вообще прощали всё… Поэтому папа постепенно смирился со своей судьбой, Макс — тоже. И если первый, приходя с работы, безропотно, в любую погоду, тащился прогуливать собаку, то второй — столь же безропотно — ожидал этого мгновения, и не докучал женщинам своими потребностями. Впрочем, когда изредка, по необходимости, и после длительных уговоров, юные хозяйки всё же отправлялись с Максом на прогулку, то сама прогулка с весёлым, чёрно-кучерявым, шикарным псом оказывалась вполне даже приятной. Неинтересным был только обязательный ритуал мытья лап в ванной после возвращения домой.

Жизнь продолжалась. Папа и мама старели — и начинали болеть разными, всё более неприятными болячками. Ниночка училась, выходила замуж, разводилась и рожала детей. Она работала по оформлению магазинных витрин — занятие не самое интересное, поэтому продолжала упорно и безнадёжно мечтать о карьере театрального или киношного художника. Она часто приезжала в гости, вечно спешила куда-то и «подбрасывала» родителям своих малышей. Макс же, у которого, несмотря на многочисленные попытки старательно организованных брачных церемоний, собственных щенков почему-то не получалось, проявлял огромную ответственность в деле охраны детских колясок. Он, обычно даже чересчур дружелюбный, настолько рьяно следил, чтобы никто из пахнущих бедой и перегаром не приближался к охраняемым им человеческим щенкам, что ему стали постоянно поручать коляску со спящим Нининым первенцем Игорьком (а потом и другими её детьми), стоящую в каком-нибудь тенистом уголке двора, а когда приходилось зайти в магазин — то и на улице. Потом его защитой стали пользоваться и другие соседские мамы: колясочки составляли близко друг к другу, рядом, вроде бы вальяжно, усаживался Макс — и вы могли быть совершенно спокойны за безопасность своего дитяти.