Джон ОФаррелл - Это твоя жизнь

— Я передаю микрофон Министру Свершившегося, он сообщит новость, которая, полагаю, вам понравится.

И тут Министр Свершившегося шагнет под вспышки и жужжание камер, стараясь выглядеть как государственный муж, но все его усилия сведутся к напыщенности.

— Сегодня вечером около двадцати трех часов мы получили следующее коммюнике: «Рады известить Ее Величество, что Джимми Конвей и Дженнифер Барретт только что совершили это в постели его родителей, уехавших на выходные к бабушке. Да будет известно, что отныне, с пятнадцатого августа 1983 года, Джимми Конвей более не является девственником. Боже, храни королеву!»

Это станет знаком для писак, которые примутся возбужденно выкрикивать:

— Господин Министр! Господин Министр? Есть ли у них планы заняться этим снова?

— Все ли школьные друзья Джимми знают, что он это совершил?

Однако затем вмешается миссис Тэтчер и оборвет репортеров:

— Просто радуйтесь этой вести и поздравьте Джимми Конвея и Дженнифер!

И оба они скроются за дверями дома № 10 по Даунинг-стрит, а телевизионные программы на всех четырех каналах будут прерваны экстренным выпуском новостей с повтором исторического заявления.

Но десятилетие подходило к концу, а вероятность подобной новости по-прежнему была невелика. Дженнифер Барретт уже не была непременным условием. Собственно, я не прочь был проделать это с любой женщиной. С нашей учительницей математики миссис Слоу, с Ким Уайлд, [56] Ким Уайлд (р. 1960) — английская поп-певица, пик популярности которой пришелся на 80-е годы. Нэнси Рейган, матерью Терезой, тетей Джин… по-моему, особенно привередничать не приходилось. Казалось высшей несправедливостью, что на планете Земля два миллиарда людей женского пола, а я даже не прикоснулся к груди ни одной из них. Ведь в мире четыре миллиарда грудей — плюс-минус, конечно. Не могут же все они быть недоступны!

Впрочем, в итоге я все же лишился девственности — по прошествии нескольких кратких вечностей после вышеприведенного письма, но долгожданный золотой век регулярной половой активности так и не настал. Но едва я прославился, они все вдруг захотели. Дело дошло до того, что я получил письмо от матери троих детей Дженнифер Барретт, которая была дико рада за меня и призналась, что подростком я ей всегда очень даже нравился, но ей так и не хватило смелости что-то предпринять. Господи Иисусе! Зато теперь она созрела!

Да, все изменилось. Для особ противоположного пола я вдруг стал привлекательным и интересным, ибо они увидели меня по телевизору. Ну несерьезно же, право слово. Фальшиво и унизительно. Я имею в виду, ну кто из мужчин захочет войти в комнату и обнаружить, что привлекательные женщины заигрывают с ним просто потому, что его показывают по телевидению? Ответ: я.

Вот так я познакомился с Таней. Она была настолько поражена, попав в одну комнату с Джимми Конвеем, что все говорила, и краснела, и бормотала, что никогда не встречалась со знаменитостью. Мою рекламу она считала чудесной, меня самого очень смешным и чудесным, а раньше она меня слышала по радио (просто чудесно) и видела в номинации на Британские Мыльные Награды, а это так чудесно, а потом Таня добавила, что все бы отдала, лишь бы стать знаменитостью. Она пробовалась в программу «Идол поп-музыки», но решила, что там дискриминируют тех, кто не умеет петь. Потом она собиралась попасть на «Свидание вслепую», потому что думала, если ее там заметят, то у нее появится шанс устроиться диктором прогноза погоды, или ведущей в «Криминальную хронику», или еще куда-нибудь.

— А каково быть знаменитым? — спросила Таня с тоской.

Ее вопрос стал для меня итогом: наконец-то я достиг долгожданной цели. Теперь меня узнавали, куда бы я ни пришел. Официанты никогда не заставляли меня ждать. Охрана не просила предъявить документы, а бегом распахивала передо мной дверь. На этой неделе в «Сан» появилось фото: полногрудая певичка в компании принца Эндрю, его взгляд устремлен на ее декольте, внизу подпись: «Кстати, о гибких дисках!» Где бы я ни был, люди требовали, чтобы я произнес эти слова, а потом просто падали от смеха.

— В общем, захватывает, — сказал я Тане. — Знаете, сразу и интересно, и страшно, и бодрит.

— М-м… Скажите «Кстати, о гибких дисках!».

— Может, не надо…

— Надо! Иди сюда, Джанет, слушай, он сейчас скажет!

И на комнату пала тишина ожидания.

— Кстати, о гибких дисках! — крикнул я, и все покатились со смеху.

Было еще одно ощущение, которым я с Таней не поделился. Статус знаменитости не дал мне чувства удовлетворения. Качество моей жизни явно выросло, поскольку бытовые барьеры рухнули, деньги стали доступнее, и люди относились ко мне с уважением, но я по-прежнему чувствовал все ту же неопределенную пустоту. На сцене утреннего шоу, в котором я выступал, имелась помпезная лестница, ведущая к роскошной двери. Когда раньше я смотрел это шоу, мне ужасно хотелось узнать, что же там, за дверью. Впервые оказавшись на сцене, я тут же поднялся по бутафорской лестнице и открыл дверь. За ней ничего не было. Она открывалась в пустоту.