Джон ОФаррелл - Это твоя жизнь

Они меня так баловали только потому, что я был звездой. Статистов, которых наняли на роль моих «зрителей», обрабатывали как беженцев в лагере. Второй ассистент режиссера вряд ли смог бы обращаться с ними грубее, если бы даже загонял их на места электрическим кнутом. Поскольку они якобы находились в маленьком эстрадном клубе, перед всеми поставили кружки пива. Было решено, что проще всего наполнять кружки настоящим пивом из банок, которое статисты должны были иногда прихлебывать, а уровень в кружках следовало поддерживать. По логике вещей, кто-нибудь должен был узреть в этом плане изъян. Я знаю, что все, кто работает в рекламном бизнесе, сидят на диете, не пьют и не курят, в отличие от простолюдинов. Но могли бы уж догадаться, что если группу низкооплачиваемых статистов на целый день посадить перед пивными кружками-самоналивайками, то через несколько часов они нажрутся до положения риз.

Прямо перед обедом я наконец-то идеально произнес свою реплику, интонация была правильной, на отметку на полу я наступил в нужный момент, и союз «и» прозвучал достаточно комично. Но тут один из статистов мощно и гортанно рыгнул, звук отрыжки разнесся по залу и погубил идеальный дубль.

— Упс, извиняйте! — хохотнул он, и все остальные захихикали.

Пирс принялся орать, но статист упал со стула и ржал, валяясь на полу.

— И сколько они выпили? — гневно спросил Пирс.

Девушка, отвечавшая за содержимое кружек, указала на целый контейнер пустых пивных банок.

— Ну, это еще куда ни шло, — вздохнул он.

Тогда она показала на два стеллажа, уставленных пустыми пивными банками.

— Спятить! Кто это придумал давать им настоящее пиво с градусом?

— Вы.

— Я? Ну не столько же!

— Мне просто велели поддерживать уровень в кружках без изменения.

— Да, но первые дубли они были трезвые, а теперь все надрались, это что — без изменения?

— Мне надо отлить, — прохрипел статист, валявшийся на полу.

Кое-кто вдруг запел. Другие, забыв о работе, пошатываясь, направились к стеллажу, чтобы угоститься еще одной баночкой оригинального.

— Крепкое! — завопил Пирс. — Невероятно! Почему бы в таком случае не дать им денатурату, а заодно и растворителя — запить! — орал он на фоне нестройного хора.

Наконец статистов выпроводили из зала, а Пирс бросился ко мне; он просто не верил своему счастью, поражаясь моему терпению.

— Честное слово, Джимми, я дико извиняюсь, — без конца повторял он.

— Да ладно, не беспокойтесь, — пожал я плечами, радуясь про себя, что нарушение графика съемок не на моей совести.

— Боже, в жизни не видел такого понимающего актера! Придется кое-что поменять. После обеда снимем крупный план руки. Руку Саймона в гримерную, пожалуйста! — велел он, и Саймон понес руку в гримерную.

Ролики были отсняты за два дня, как планировалось, и должны были выйти в конце месяца. Впервые я увидел их в восемь двадцать вечера во вторник. Не бог весть что, но я решил в это время переключить канал на ITV, просто посмотреть. И тут все в «Красном льве» как гаркнут:

— Отлично, Джимми, а можно опять переключить на футбол?!

Один показ погоды не делал. Но это как музыкальный хит: впервые слышишь по радио и почти не замечаешь, а услышишь второй раз — понравится припев. Потом запоминаешь какие-то слова, отметишь соло на саксе в середине и вдруг подпоешь, а там уже обнаруживаешь, что песня въелась под шкуру, и ты знаешь каждую ноту. Первый раз, когда вышла моя реклама, это было простое телевизионное выступление. Но накопительный эффект от многократного показа изменил все. Юморист Джимми Конвей повторял по телевидению одни и те же реплики, раз за разом, пока вся страна не заучила их наизусть. Это была реклама не банковских операций по мобильному телефону, это была реклама меня.

Совершенно незнакомые люди стали узнавать меня и с ходу принимались хохотать — я ведь такой прикольный. И хотя в ролик вошли лишь две фразы, публика буквально корчилась от смеха, глядя на мою физиономию: в подсознании людей выстраивалась ассоциация «этот парень — обхохочешься». Люди, с которыми я за долгие годы и двумя словами не обменялся, завидев меня издалека, расплывались от уха до уха и кивали, будто говоря: «Вот идет шутник, сейчас выдаст». Водилы грузовиков, заметив меня из кабины, орали: «Вот потому уши у мистера Спока такие острые!» — и гоготали как сумасшедшие, проносясь мимо. Окончательно я понял, до какой степени все изменилось, когда проходил мимо какой-то стройки и рабочие с лесов закричали: