Джойс Оутс - Дорогостоящая публика

— А, ладно! Все равно я ни того, ни другого не читал. Послушай, Наташа, это у меня вовсе не от нервов. У меня всегда ночью руки трясутся. Нет, ты не смейся, я совершенно серьезно… Это не смешно, скорее грустно. Наверное, я когда-то был в тебя влюблен. Потому что во всех женщинах я вижу тебя. У меня исключительный нюх на красивых женщин! А потом я прочел все эти твои романы, твои рассказы, ты выплеснула на меня весь свой многостраничный груз, и я просто не смог… не сумел с ним справиться. Твой муж всегда так мирно посапывает? В чем секрет? У меня каждую ночь бессонница. Почему же он, вся эта масса, внушает мне такой ужас? Он даже спящий похож на торпеду или, да, определенно, на уснувшую рыбину. Скажи-ка, сколько он зарабатывает в год?

— Иди-ка лучше спать, ты пьян!

— Нет, мне надо тебе еще кое-что сказать. Не буду прикидываться, что я только за этим сюда и приехал, чтоб сказать… буду откровенен… мне просто нужны деньги, и пять сотен долларов для меня немалая сумма, я на мели. Но еще я хотел повидать тебя, Наташа, сказать, что часто тебя вспоминаю и что восхищаюсь тобой… но если мне дано восхищаться тобой, неужели для этого надо, чтобы ты постоянно печаталась, чтобы мне до тошноты надоедало повсюду видеть твое имя? Послушай… хочешь, я расскажу, какой в моей жизни был самый незабываемый вечер?

— Незабываемый? Какой же? — в голосе Нады прозвучало явное любопытство.

— Не обращай внимания, что у меня руки трясутся, просто время позднее, и, кроме того, я явно впадаю в сентиментальность. Послушай… только обещай, что никому не скажешь то, что я тебе сейчас скажу…

— Ну, разумеется, обещаю.

— Ты все про меня знаешь. Мерзкое, как у всех, детство, потом учеба в Гарварде… Юность, потраченная на борьбу за репутацию «Трансамэрикен Куортерли», высвобождение журнала из рук троцкистов… Боже, сколько жизни я отдал этому журналу! А в прошлом году число подписчиков, включая и библиотеки, и частные лица, скатилось до 800! А мои статьи, извечные мои статьи, все эти бесконечные годы жизни, мои переводы Рильке… мой первый брак… и… близнецы… все это выглядит так сентиментально; Наташа, я запрещаю тебе использовать это в каком-нибудь рассказе, нет, что я, умоляю, ради нас обоих…

— Так что произошло? Какое такое необычайное событие?

— Это случилось в Нью-Йорке прошлой зимой. Знаешь, я к тому времени добился успеха, годы борьбы не прошли даром, на сборник моих радикальных эссе Гарри написал рецензию в «Таймс Бук Ревю», а Линда — в «Нейшн», и Джон Кей уже собрался написать рецензию для «Ньюсуик», да заболел… словом, как бы то ни было, но я достиг, чего хотел, меня приглашали на званые обеды шесть раз, десять раз в неделю… и… и…

— И ты, паршивец, заделался экспертом Национальной литературной премии! — вставила Нада.

— Нет, Наташа, ты послушай. Я не пьян. То есть я не обычным образом пьян… это не от алкоголя… я пьянею от воспоминаний. Меня пригласили в гости к Пандоре Брайт. Ну, этой, владелице телекомпании и нескольких журналов; собственно, владелице моего журнала. Она владеет всем на свете. И там, во время этого позднего ужина, на котором собралось множество виднейших людей города, там меня представили принцессе Маргарет, которая тогда гостила у Пандоры…

То была кульминация. Мгновение они оба молчали.

— И что? — спросила Нада.

— Дорогая моя, я был представлен принцессе Маргарет! Это я, Мойша Малински, средний, незаметный интеллектуал Мойша Малински, я был представлен принцессе Маргарет!

Ежеквартальник «Трансамэрикен» кое-кому из нас знаком и является, на мой взгляд, превосходным журналом, хотя у меня от него и разбаливается голова, и не думаю, чтобы когда-нибудь я дочитывал его до конца, даже в те годы, когда подозревал Наду в… подозревал этого редактора в… ладно, ладно, всему свое время. Этот журнал вызывает обычную головную боль — ту, что начинается со лба, тупая, ноющая боль, на которой невозможно сосредоточиться и потому от нее невозможно избавиться, когда задаешь себе вопрос: «Так что же такое новый радикализм?», после того как прочел полтора десятка нечетко пропечатанных страниц. И что же такое, в конце-то концов, «Театр действия»? («„Театр действия“ взрывает бастионы буржуазного искусства и начисто разрушает существующее представление о Театре; это единственная форма искусства, которая порождает в конечном счете долгожданный синтез этики и эстетики…») Статьи «Рост советской экономики» и «Китай: отзвук грядущего» достаточно пристойные и безобидные; плюс к тому — «Открытое письмо нашим молодым друзьям из Новой Левой». Еще обзоры поэзии: «Этому юному поэту присуща жизненная сила, остроумие, парадоксальность, устойчивый профессионализм, но вместе с тем, вместе с тем, как это ни странно, его стихи не пользуются успехом…», «Я обнаруживаю, что мне все трудней и трудней воспринимать наше искусство всерьез…» И так далее, да-да. Все рассказы — экспериментаторские, хотя не так хороши, как Надины (а может, это все мое предубеждение?), и все вы, конечно помните строки: