Джойс Оутс - Дорогостоящая публика

Нада повесила трубку, и Отец сказал:

— Нада, ты великолепна!

Она показала нам острый кончик языка и рассмеялась.

— Я снова дома, и я никогда больше не уйду. Никогда!

Через неделю у нас зазвонил телефон. Нада принялась беззаботно болтать в своей прежней сельской манере, к нам стали съезжаться на коктейль гости; Нада в розовом переливчатом платье выпархивала из дома, чтобы встретиться с Элвудом там, куда они были приглашены на коктейль; за ними заезжали, везли в загородный клуб «Старая мельница»; для первого званого ужина, устраиваемого Надой, мальчик-разносчик привез цветы, коробку с новым майским костюмом для Нады, еще какую-то коробку, уже сюрприз для меня (не очень-то и сюрприз, всего-навсего полосатый пиджак).

Как-то раз за ужином между Надой и Отцом произошел следующий диалог:

— Надо бы пригласить Вилзов, — сказал Отец.

— Пригласить Вилзов, золотой?

— Я понимаю, что ты, но…

— Но, Элвуд, ведь Вилзов нет в живых! Они же погибли в той ужасной авиакатастрофе!

— Как погибли? Да нет же, Таша! Я на днях встретил их у Вернона Уайта, разве я тебе не говорил?

— Это были не Вилзы, Элвуд. Ты их не мог видеть. Они погибли.

— Кто сказал?

— Все говорили, какая жалость, неужели не помнишь?

— Да не погибли они, я только что с ними виделся! Только что!

— Ты убежден, что это были Вилзы?

— Разумеется! Ну да, это были Тельма и Арти.

— Может, это были их родственники?..

— Но я же собственными глазами их видел, это были они. Ну… помнишь, такие немолодые уже, оба спортивного сложения… загорелые такие.

— Да, но…

— В общем, надо их пригласить. Тельма тебе симпатизирует.

— Но они погибли!

— Не думаю.

— Ты убежден?

— Таша, таково мое мнение. Я конечно же не могу быть уверен, но считаю, что они живы и здоровы. Или, может, все-таки повременить, не приглашать их?

— Мне кажется, да.

— Но все же, я думаю…

— Я тоже точно не знаю, но все-таки…

Как-то отправившись в библиотеку, я увидел на ступеньках очень похожего на меня мальчика, прикармливающего голубей. Тощий, со впалой грудкой, в клетчатой рубашке, в очках с прозрачно-розовой оправой. Я пригляделся. Это был Густав.

Мы тепло поздоровались.

— Я и не знал, что ты тоже сюда переехал, — сказал я.

— Я и не знал, что ты уехал, — сказал Густав.

Мы так обрадовались нашей встрече, что тут же отправились к Густаву домой и засели за бесконечную, полную находок шахматную партию. Ах, как это было чудесно! Я надеялся, что на сей раз этот сон не оборвется.

На следующий день, придя в библиотеку, я нашел там то, что искал — экземпляр «Ежеквартального литературного обозрения», в котором был опубликован один из рассказов Нады. Я воспроизвожу для вас этот рассказ, который сам читал и перечитывал раз двадцать, а то и тридцать.

I. Мне шесть лет. У края веранды растет старый сиреневый куст. Все вокруг подернуто мглой, потому что накануне вечером опустился туман и сейчас он медленно рассеивается. Я сижу на ступеньках веранды и играю, — кажется, с куклой. Она потрепанная и без платьица. Не поймешь, мальчик или девочка: ровненькое, голенькое тельце, волосики оторваны, глазки выпучены, будто взгляд прикован к чему-то кошмарному. В ветвях сирени сварливо копошатся черные дрозды. Невдалеке раскинулся вишневый сад; птицы с вишен слетаются к дому, но быстро возвращаются в сад. Отец развесил на ветвях кусочки фольги, чтобы отпугнуть птиц, но они не боятся. Стоит немного податься вперед, и я вижу, как ярко вспыхивает фольга на верхушках вишневых деревьев — она подрагивает, когда ветки качаются на ветру. Отец уехал на работу и приедет домой только к ужину. Для меня запах ужина и звучное шуршание шин, когда отец выруливает на усыпанную шлаком дорожку, сливаются вместе. Одно накладывается на другое.

Я забираюсь внутрь сиреневого куста. Крайняя ветка отодвигается с трудом. Птицы разлетаются в разные стороны. Кукла остается лежать на ступеньках. Эту куклу мне подарила бабушка, и мне странно: я не вспоминаю и не думаю о кукле, пока она случайно не попадается мне на глаза; только тогда я ее поднимаю, прижимаю к себе. В середине сиреневого куста из трех сросшихся между собой ветвей образуется подобие маленького стульчика. Я люблю сидеть там, притаившись. Однажды я упала оттуда и заплакала, и на крыльцо выбежала мама, только это было давно, я была совсем маленькая. Теперь я гораздо старше. Болтаю ногами, исцарапанными, как ножки у куклы. На коленках, готовые вот-вот отлететь струпики старых ссадин и есть один молочно-белый шрам, который сохранится навсегда.