— А кто его папа? — спрашивает Агнес.
— Кто?
— Его папа, он где?
Становится тихо. Хотя Бренне спит в доме. Он не издает никаких звуков во сне. Слышишь? Кругом ни единого звука. Даже море не шумит.
Нет, не знаю, Агнес, я не спрашиваю. Так много вопросов, которые ни к чему не приводят, что лучше их не задавать. Мы называем их спящими тиграми. Разбуженный тигр, как ты знаешь, опасен и может убить. А мы, Агнес, стараемся защитить себя от увечий. Так что пусть тигр спит, как спит Бренне, так же тихо, слышишь, ни звука. И нам пора спать. Мы устали. Ты устала, и я устала, и земля сегодня тоже устала.
Они поднимаются по лестнице на второй этаж. Нина идет первой, прижав палец к губам, чтобы никого не разбудить. Подтыкает одеяло под тонкое детское тельце, целует дочку в лоб и сидит, пока дыхание ее не выравнивается — она дышит, как все обычные дети во сне.
На шиферном столике на террасе лежат старые пуговицы, отсортированные новым образом. Желтые — отдельно кружочком, коричневые — отдельно дугой, а над коричневыми — синие одной полоской, потом Нина поднимается и видит, что это — море, кораблик и солнце, а на кораблике у руля перламутровая фигурка.
Сванхильд не хочет показывать Нине своих картин. В то же время ей хочется, чтобы Нина посмотрела. Однажды она появляется с папкой под мышкой, это — рисунки, созданные ею в кропотливой антропософской манере, которые демонстрируют, что жизненные силы сильнее всего в моркови, выращенной экологическим способом. Кажется, будто в маленьких, скрюченных морковках нечто струится и покалывает интенсивнее, чем в больших и прямых, купленных в обычном магазине. Нине показывают еще извержение вулкана, нарисованное в тот вечер, когда они поездом вернулись из Сандефьорда.
Боснийцы создали ансамбль «Три звезды» — аккордеон и две гитары, которые Нина одолжила в местном музыкальном магазине. Они репетируют в летнем домике по вечерам. Если они начали, им уже трудно остановиться, Бато говорит, что в их языке есть слово, которое значит: «подняться от подножия горы до вершины и проснуться», и слово это всегда значит и то и другое одновременно. Когда они получили инструменты в руки и начали играть, именно это и произошло: uzdudew.
С утра они отправляются с Эвенсеном за рыбой. Нина берет столько, сколько ей надо, остальное они кладут в сумку-холодильник, садятся в автобус, а потом идут обратно пешком, продают рыбу дешево у домов по дороге и вешают на столбах афиши «Трех звезд» в фиолетовых шелковых рубашках с Нининым номером телефона, чтобы люди могли звонить и заказывать музыкантов. По вечерам она стирает в подвале их одежду, испачканную рыбьей кровью. Никто не обращается с заказами, зато звонит Франк Нильсен и спрашивает, не нужен ли группе из Грепана вокалист. Он с удовольствием будет петь Синатру «I did it my way» в собственной манере, у него есть все, что для этого нужно — обаяние, жизненный опыт и внешность, с этим не поспоришь, правда?
А еще имя.
Бездетные приезжали и провели двое суток, не покидая номера. В промежутках они спускались поесть, но по большей части им приносили еду в номер. Они не пьют, дама не курит, и у нее не было месячных с последнего визита в пансионат, шепчет она Нине. Господин выглядит еще более покладистым. Они верят в морской воздух, говорят они, и в полнолуние. Окно широко раскрыто и днем и ночью. Нина и Агнес пекут пирожные счастья и дают им по два с каждой едой. В них спрятаны обнадеживающие и вдохновляющие слова. Нина смотрит вверх на развевающиеся шторы и думает, что, возможно, сейчас, или сейчас, или вот теперь, в доме зародилась новая жизнь, а тем временем меланхолические мелодии балканского трио смешиваются с запахом высушенных морских звезд на тропинке и с неожиданным видом на белые небесные холмы, для любящих все слишком просто.
А через несколько дней в пансионате устраивают восьмидесятилетний юбилей, Нина вплотную приблизилась к важнейшим событиям и вехам человеческой жизни, оплодотворение, погребение, юбилеи, краеугольные камни, она вот-вот ухватит поэзию существования. Лето только началось, а вопросы уже оборачиваются ответами. Когда Бренне не читает, не чинит сети и старые рыболовные снасти в сарае, он чертит схему водопровода и канализации с помощью карандаша и линейки на миллиметровке, план напоминает модернистское произведение искусства с черточками и числами. Он распутывает сбившиеся в узел лески, крепит на них новые блестящие крючки. Сванхильд говорит, когда забегает в гости, что, глядя на них, думает о крючках, ржавеющих теперь на дне моря, выпав из бедных подцепленных рыбок, которым удалось откусить леску, и вместо того, чтобы попасть в суп, они опустились в ил на дно и умерли там от своих ран. Она нарисует такую рыбку, тогда они поймут, о чем она говорит.
Читать дальше