Ромен Гари - Тюльпан

— Пусть океан поглотит твои города и поля, пусть утонет последний Ной вместе со своим ковчегом и пусть лишь один осел выплывет, чтобы воспеть твой конец! О стерильная проституция, чьи недра точит гнилая болезнь, пусть этот затерянный в веках осел горланит твою историю, и в будущих мирах никогда не замолкает смех!

— Так, патрон, так, — радовался дядя Нат, — разделайтесь с ними, и покончим с этим…

— Пусть в ночи твоей всегда с избытком хватает кошек и соловьев, — шипел Тюльпан, — и да будет тебе прощение и отпущение… Я не могу! — прохрипел он. — Я слишком люблю его!

Он сделал огромное усилие. На висках и на шее у него набухли вены:

— Да забудешь ты греческий и латынь, и да будет родным твоим языком немецкий!

И тогда что-то лопнуло в его сердце с оглушительным треском. Он посинел, потом сделался фиолетовым, потом зеленым. И вдруг зловещая победная улыбка скривила его губы.

— Они не потанцуют!

…Невероятный шум поднялся на улице, когда окно чердака широко распахнулось и появился молодой идеалист, который на минуту повис в воздухе с желтым котелком на голове и первоклассной парой белых крыльев за спиной. Левой рукой он прижимал к себе буханку хлеба, а правой отщипывал крошки и бросал их в толпу, будто кормил голубей. Он изящно проплыл над толпой, кроша хлеб, потом вдруг взмыл с невероятной скоростью, точно небо вдохнуло его в себя. Мгновение еще было видно, как старается он удержать на голове котелок, потом его силуэт удалился, стал малюсенькой точкой и наконец пропал совсем, но долго еще крошки хлеба, точно слезы, падали на мир человеческий.

— Это все, друг мой? Вы закончили?

— Pukka Sahib! Не прерывайте же меня все время в самый патетический и торжественный момент. Пока Тюльпан поднимался, он пролетал над странными местами, мимо небывалых облаков. И маленькие птички сначала следовали за ним, но слишком быстро их маленьким крылышкам перестало хватать воздуха. А Тюльпан все поднимался, и на лице его читалось живое любопытство. И он миновал тогда страны еще более странные, чем первые, и облака еще более небывалые, чем раньше. И вот тогда он услыхал знакомый глас очень старой шарманки. И он вошел вдруг в великое сияние, и сердце его билось очень сильно, и он огляделся вокруг, и ОН ЖИЛ.

И открыл он рот, дабы говорить, но совершенно не нашел, что сказать, и стал он подыскивать слова, приличествующие этому историческому моменту. И откашлялся слегка, чтоб выиграть время, и сделал еще шаг вперед, и обнажил голову, и поднял глаза, и сказал:

— Доктор Ливингстон, я полагаю? [42] «Доктор Ливингстон, я полагаю?» — фраза, произнесенная в 1871 г. американским журналистом Генри Стэнли при встрече со знаменитым шотландским миссионером Дэвидом Ливингстоном, которого он отыскал в джунглях Центральной Африки.

1944–1945

На углу Третьей авеню и 42-й улицы есть чудное французское бистро. Открыто всю ночь. (* Пометка рукой Тюльпана.)

Первые свидетельства современников о Тюльпане изложены на мертвом языке, и смысл некоторых недостоверных исторических понятий (распятие, освобождение, революция и т. д.) или терминов (например: «американец», «русский», «идеология», «сердце», «святыня», «пицца», «Гитлер», «Сопротивление», «герои», «ночная ваза» и т. д.) утрачен. Рискуя сбить читателей с толку, мы все же сочли необходимым добавить в иных местах некоторые пояснения — в разумных пределах. (Пометка рукой Тюльпана на полях рукописи, которую впоследствии первые ученики считали апокрифической. См. также книгу «Цинизм, Идеализм, Терроризм» профессора Жана-Пьера Курасавы.)

Вопреки некоторым предположениям, выдвинутым еще несколько лет назад, настоящее имя Тюльпана было не Иисус Христос, или Хри (от устаревшего «хрип» или «крик» — просьба о помощи). Сейчас нам доподлинно известно, что Основателя на самом деле звали Морис Виок де Монжоли. «Тюльпан», видимо, было его подпольной кличкой, под которой его знали в Сопротивлении. Сопротивление — противодействие, оказанное немецким народом в 1940–1945 гг. французским войскам, которые оккупировали Германию под командованием некоего Шарля де Голля. Последний был в конце концов разбит китайцами под Сталинградом и на развалинах Парижа совершил самоубийство вместе со своей любовницей Евой Браун. Несмотря на официальные исследования, результаты которых опубликованы в 3947 году после открытия Земли, в этой области существует множество темных пятен. К таковым, например, относятся частые ссылки на литературу эпохи Жида Мишлена. «Мишлен» — вероятно, аллитерация имени Муссолини — одного из «жидов» того времени, известного своей преданностью свободе. (Пометка рукой Тюльпана на полях этого текста, являющаяся особо грубым анахронизмом, допущенным фальсификатором: «Ха! Ха! Ха! Смерть коровам. Хотел бы я найти издателя. Бифштекс — 300 г, зеленый горошек — 100 г, масло. Попросить Лени забежать в прачечную за бельем».)