Томас Пинчон - Радуга тяготения

Притормаживают у армейского грузовика, чтоб высадить полицейских. Затем едут дальше. К Куксхафену. Думает Клёви. В окне только ночь, смягченная луною чернота. Не определишь…

— Успокоительное сейчас? — Рядом присаживается на корточки Туз Пик, светит карманным фонариком на ампулы в аптечке, гремит шприцами и иголками.

— М-м. Да, мы почти на месте.

— Не понимаю, почему нам на это не выделили койко-места.

Водитель ржет:

— Да уж, я себе представляю.

Медленно закачивает шприц.

— Ну, у нас же приказ … То есть ничего такого…

— Дорогой мой, это не самая респектабельная операция.

— Эгей, — майор Клёви пытается приподнять голову. — Операция? Что за дела, мальчонка?

— Шш, — отрывает часть свинского рукава, обнажая Клёви предплечье.

— Никаких иголок мне не на… — но она уже в вене и разряжается, а Туз Пик старается его угомонить. — Вы ваще-то не того, парня взяли, вы в курсе?

— Конечно, лейтенант.

— Эй, эй, эй. Нет. Это не я, я майор. — Тут можно было б и посильней на голос взять, поубедительней. Может, блядосвинская маска мешает. Он один слышит собственный голос, тот говорит теперь только с ним, площе, металличней… они его не слышат. — Майор Дуэйн Клёви. — Они ему не верят, не верят его имени. Даже имени его не… Паника лупит майора, добивает глубже седатива, и он принимается брыкаться в подлинном ужасе, натягивая ремни, чувствуя, как мелкие мышцы груди напрягаются бесполезными взрывиками боли, о боже, уже вопит изо всех сил, слов нет, одни крики, громко, насколько дает крикнуть ремень поперек груди.

— Я вас умоляю, — вздыхает шофер. — Эспонтон, вы никак не можете его заткнуть?

Но тот уже сорвал поросячью маску и заменил ее марлевой, которую придерживает одной рукой, а другой брызжет эфиром, едва бьющаяся голова попадает в сектор обстрела.

— Стрелман совсем ума лишился, — считает нужным заметить Эспонтон, выйдя из себя, за грань всяческого терпения, — если называет вот это «сильный уравновешенный инертный».

— Ладно, мы уже на берегу. Никого не видать. — Протыр подъезжает к воде, песок слежался довольно — как раз выдержать скорую помощь, все очень бело под узкой луной в зените… совершенный лед…

— О-о, — стонет Клёви. — Ох блядь. О нет. Ох господи, — долгим обдолбанным диминуэндо, борьба с узами слабеет, а Протыр тем временем наконец паркуется — грязно-оливковый драндулет крохотен на этом широком взморье, громадная масляная полоса тянется к луне, к порогу северного ветра.

— Времени вагон, — Протыр смотрит на часы. — К часу успеваем на «С-47». Они сказали, что и придержать немного смогут. — Вздохи довольства перед началом урочной работы.

— У этого человека связи, — Эспонтон качает головой, вынимает инструменты из дезинфицирующего раствора и выкладывает на стерильную тряпицу рядом с носилками. — Батюшки-светы. Будем надеяться, он никогда не ступит на путь преступлений, а?

— Блядь, — тихо стонет майор Клёви, — ох ёбать мою душу, ну?

Оба хирурга обработали руки, натянули маски и резиновые перчатки.

Протыр включил плафон, который пялится вниз, — мягкий сияющий глаз. Двое работают быстро, в молчании, два военных профи, привыкшие к полевой целесообразности, от пациента — только словцо-другое время от времени, шепоток, белая жалкая ощупь ускользающей точки света в эфирных сумерках, вот все, что оставил он от себя.

Процедура несложная. Промежность бархатного костюма отрывается. Протыр решает обойтись без бритья мошонки. Сначала поливает ее йодом, затем по очереди сжимает каждое яичко в красновенном волосатом мешочке, надрез кожи и окружающих оболочек делает быстро и чисто, через рану и взбухающую кровь вылущивает само яичко, левой рукой изымает его, и под плафоном зримо натягиваются твердые и мягкие семенные канатики. Слегка ушибленный луной, он мог бы сыграть тут на пустом берегу подходящую музычку перебором, будто они музыкальные струны, колеблется рука; но затем, неохотно подчинившись долгу, он отсекает их на должном расстоянии от скользкого камешка, и каждая инцизия омывается дезинфектантом, после чего оба аккуратных разреза наконец зашиваются вновь. Яички плюхаются в банку спирта.

— Сувениры Стрелману, — вздыхает Протыр, стаскивая хирургические перчатки. — Поставьте этому еще укол. Пускай лучше спит, а в Лондоне ему все это объяснит кто-нибудь.

Протыр заводит мотор, сдает полукругом назад и медленно выезжает к дороге; обширное море недвижно лежит за спиной.