Томас Пинчон - Радуга тяготения

Конец лета, запоздалый ретроспективный расцвет… Повсюду летали птицы, море потеплело, вечера озаряло солнце. Случайные малыши по ошибке брали тебя за манжету и по нескольку минут трюхали рядышком, пока не соображали, что ты не их взрослый, после чего убредали прочь с хвостовыми улыбками. Стеклянная Гора под жарким солнцем искрилась розовым и белым; что ни полдень, король эльфов и его королева устраивали свой царский выход с великолепной свитой гномов и фей, раздавали пирожные, мороженое и леденцы. На каждом перекрестке или площади играли оркестры — марши, народные танцы, жаркий джаз, Гуго Вольфа. Дети рассыпались повсюду, как конфетти. У питьевых фонтанчиков, где в глубине клыкастых пастей драконов, диких львов и тигров пузырилась газировка, выстраивались детские очереди — все ждали своего мгновенья опасности, дабы нагнуться в самую тень, к запаху мокрого цемента и застоявшейся воды, в пасть зверя, и попить. В небе кружило высокое колесо обозрения. Они уехали из Пенемюнде на 280 километров — такова, по совпадению, практическая дальность A4.

Меж всем, из чего можно было выбирать, — Колесо, мифы, звери в джунглях, клоуны, — Ильзе отыскала путь к Антарктической Панораме. Два-три мальчика едва ли старше нее бродили в августовской духоте по фальшивой глухомани, закутавшись в котиковый мех, сооружали каменные пирамиды и втыкали флаги. Пёклер взмок от одного их вида. Несколько «ездовых собак» страдали в тенечке под застругой из папье-маше на гипсовом снегу, что уже начал трескаться. Спрятанный проектор отбрасывал на белую холстину сполохи полярного сияния. Пейзаж также усеивало с полдюжины пингвиньих чучел.

— Так… ты хочешь жить на Южном полюсе. Ты разве уже отказалась от… — Kot — идиот, проболтался… — Луны? — До сих пор удавалось избегать перекрестных допросов. Знать, кто она, — непозволительная роскошь. В липовой Антарктике, не зная толком, что именно привлекло ее сюда, истекая потом и не в своей тарелке, Пёклер ждал ее ответа.

Она — или Они — спустила его с крючка.

— Ой, — пожав плечами, — да кому это надо, жить на Луне? — Тему они больше не поднимали.

В гостинице им отдал ключ восьмилетний портье, они поднялись в ноющем лифте, которым управлял ребенок в мундирчике, а в комнате их поджидала вскипяченная днем духота. Ильзе закрыла дверь, сняла шляпку и уронила на кровать. Пёклер рухнул на свою. Ильзе подошла стащить с него ботинки.

— Папи, — сурово расшнуровывая, — а можно я сегодня с тобой посплю? — Рука ее легонько упокоилась на голой его лодыжке. На полсекунды глаза их встретились. Тогда-то кое-какие неясности сместились и замкнулись на некоем смысле. К стыду Пёклера, первым ощущением была гордость. Он не знал, что столь жизненно важен для программы. Даже в этот начальный миг он смотрел с Их стороны: любой взбрык заносится в досье, игрок, ножной фетишист или футбольный болельщик, все это важно, все можно использовать. Вот теперь нам нужно, чтоб они были довольны, — ну, по крайней мере, нейтрализовать очаги их недовольства. Можно не понимать, в чем на самом деле заключается их работа, во всяком случае — на этом уровне данных, но ты же в конце концов администратор, руководитель, твоя задача — добиваться результатов… Вот, к примеру, Пёклер упоминал о «дочери». Да, да, мы знаем, это отвратительно, не поймешь, что у них там заперто вместе с уравнениями, но нам пока следует отбросить суждения, после войны будет время вернуться и к Пёклерам, и к их грязненьким секретикам…

Он стукнул ее по макушке ладонью — удар громкий и ужасный. Так, с гневом справились. Затем, не успела она заплакать или заговорить, подтащил ее поближе на кровать, ее ошеломленные ручки — уже на пуговицах его ширинки, ее белое платьице уже задрано выше талии. Под ним у нее совсем ничего нет, весь день ничего… как я тебя хотела , прошептала она, когда родительский плуг обрел дочернюю борозду… и после многих часов поразительного инцеста они молча оделись и выползли на передний край слабейшей плотской зари, что бы им ни понадобилось — все упаковано в ее цветастый портплед, мимо спящих детишек, обреченных на конец лета, мимо контролеров и кондукторов, и наконец к воде и рыбачьим лодкам, к старому папику морскому волку в капитанской фуражке с галуном — он пригласил их на борт и спрятал в каюте под палубой, где Ильзе уютно устроилась на койке и много часов ему отсасывала, а машина бухтела, пока не крикнул Капитан: «Подымайтесь сюда, поглядите на свой новый дом!» Серая и зеленая в тумане — Дания. «Да, они тут свободный народ. Попутного ветра вам обоим!» И они втроем там же, прямо на палубе, обнялись…