Томас Пинчон - Радуга тяготения

Стрелман дал маху. Он лишен даже Теннисоновой радости сказать «кто-то» дал маху. Нет, он и он один санкционировал англо-американской команде из Харви Прыта и Флойда Потьери расследование произвольной выборки сексуальных приключений Ленитропа. Бюджет наличествовал, что плохого-то? Одержимыми Жевунами они прямо поскакали по эротическому Пуассону. Дон-Жуанова карта Европы — 640 в Италии, 231 в Германии, 100 во Франции, 91 в Турции, но, но, но — в Испании! в Испании 1003! — вот она, лондонская карта Ленитропа, и двух сыскарей до того заразила всепобеждающая любовь к бездумным наслаждениям, что они теперь целыми днями сидят в ресторанных садиках, канителятся над салатом с хризантемой и запеченной бараниной или шныряют подле зеленщиков:

— Эй, Прыт, глянь, дыня мускусная! Я таких не видал с Третьего Срока — ух, ты понюхай, какая красота! Ну так чего, может, дыньку, Прыт? А? Давай, а?

— Блестящая идея, Потьери, блестящая.

— Э… Ну, выбери, какую ты себе хочешь, ага?

— Какую я себе хочу?

— Ага. Я вот какую буду, — разворачивается и показывает — так негодяи разворачивают к себе личики девушек, которым грозит беда, — эту я беру, нормально?

— Но но я думал, мы вместе… — вяло тыча в дыню, кою не вполне способен объявить собственностью Потьери, — в сетчатой инталии ее, словно меж кратеров бледной луны, взаправду проступает лицо, лицо плененной женщины, чьи глаза опущены долу, веки гладки, как персидские стеклянные потолки…

— Ну, нет, я обычно, э… — Потьери неловко, его будто вынуждают оправдываться за то, за то, что ест яблоко или даже виноградину в рот кидает, — просто, ну, как бы, ем их… целиком, понимаешь, — хихикнув — он надеется, вышло дружелюбно, — дабы вежливо дать понять, сколь диковинна эта дискуссия со светских позиций…

…но в хихике его Прыт слышит не то: слышит улики психической неустойчивости этого отчасти конезубого и угловатого американца, который теперь танцует от одного английского крыльца к другому, дряблый, как уличная марионетка на ветру. Тряся головой, Прыг все же выбирает себе целую мускусную дыню, соображает, что ему предоставили платить — непомерные деньги, — и скачет вслед за Потьери, и оба они скок-поскок, тра-ля-ля-ля бабах мордой в очередной тупик:

— Дженни? Нет, тут нету никакой Дженни…

— А Дженнифер? Женевьевы?

— Джинни, — (может, описка), — Вирджинии?

— Коли вы, джентльмены, насчет развлечься… — Ее ухмылка, ее алая, маниакальная — доброе-утречко-а-оно- очень -доброе! — ухмылка так широка, что пригвождает их прямо — дрожат, лыбятся — к месту, и она так стара, что в матери им годится — в их общую мать, сочетает худшие черты миссис Потьери и миссис Прыт, — по правде говоря, она прямо на глазах в эту самую их мать и превращается. В сокрушенных сих морях полно искусительниц — тут еще как рассольно и развратно. Парочку вытаращенных шпиков всмятку втягивает в ее ауру — подмигивает прямо посреди улицы, латунна от сиянья хны, страстоцветы на вискозе, — за миг до финального спотыкучего падения в безумие ее фиолетовых глаз, они — ради грешной щекотки — дозволяют себе последнюю мысль о проекте, над которым полагается тут работать — Комиссия Тайного Отслеживания и Систематического Контроля за Атрибутами Зональных Инцидентов Ленитропа (КТО СКАЗИЛ) — мысль, что выскакивает в личине клоуна, вульгарного клоуна бессвязных концов, блескучего от бессловесных шуток о телесных соках, лысого, из обеих ноздрей — поразительные волосяные водопады, он заплетает их в косички и перевязывает едко-зелеными бантиками, — он стремительно кувыркается через мешки с песком, ныряя под падающий занавес, пытается перевести дух, включает свои глушилки — неприятный пронзительный скрип:

— Нету Дженни. Нету Сэлли У. Нету Кибелы. Нету Анджелы. Нету Кэтрин. Нету Люси. Нету Гретхен. Когда уже вы уясните? Когда уже вы уясните?

И «Дарлины» нету. Обнаружилось вчера. Отследили имя до самой резиденции некоей миссис Квандал. Но пошлая молодая разведенка никогда, заявила она, и не знала, что английских детей называют «Дарлинами». Ей жуть как жалко. Миссис Квандал целыми днями лодырничала по весьма на-педикюренному Мейфэрскому адресу, и оба следователя вымелись из окрестностей с облегчением…

Когда уже вы уясните? Стрелман уясняет мигом. Но он «уясняет», как будто вошел в спальню, где на тебя из кляксы полутени на потолке напрыгивает гигантская мурена, обнажив зубы в широкой смертоносной улыбке имбецила, сопит, а в кильватере ее падения на твое запрокинутое лицо — долгий человечий звук, и, как ни ужасно, ты знаешь, что это эротический вздох…