Томас Пинчон - Радуга тяготения

— Слышь, Джо, — начинает он, — эй, мистер.

— Не он, — с полным ртом ответствует Ленитроп.

— Л.С.Д. не интересует?

— Это значит: лиры, сентаво и драхмы. Вы ошиблись кафе, ас.

— Я, по-моему, страной ошибся, — Швайтар, отчасти скорбно. — Я из «Сандоза».

— Ага, «Сандоз»! — кричит Ленитроп и выдвигает мужику стул.

Выясняется, что Швайтар очень тесно связан с «Психохими АГ» — один из аварийщиков Картеля в свободном полете, трудится на них поденно и шпионит на стороне.

— Ну, — грит Ленитроп, — мне позарез надо все, что у них есть на Л. Ябопа, а вдоба-авок на этот «Имиколекс G».

— Гаааа…

— Простите?

— Лабуда. Забудь. Это даже не по нашей части. Сам-то пробовал разработать полимер, когда вокруг одни индольщики? А большая мамаша с севера что ни день ультиматумы шлет? «Имиколекс G» — это, янки, наш альбатрос. Есть специальные вице-президенты, у которых одна работенка — соблюдать ритуал, каждое воскресенье ездить и плевать на могилу старика Ябопа. Ты мало с индольщиками общался. Очень элитарные. Они же себя как видят — последнее звено долгой европейской диалектики, поколений паразитоносных злаков, спорынья, эрготизм, ведьмы на метлах, общинные оргии, в ущельях затеряны кантоны, за последние 500 лет не знавшие ни дня без галлюцинаций, — хранители традиции, аристократы…

— Пого ди те-ка… — Ябоп умер? — Вы что это говорите — могила Ябопа? — Прочувствовать надо бы глубже, но он ведь и жив толком не был, как же он, правду говоря, может…

— В горах, возле Утлиберга.

— Вы когда-нибудь…

— Что?

— Вы с ним встречались?

— Это еще до меня. Но я знаю, что в «Сандозе» о нем полно секретных данных. Добыть, чего ты хочешь, — это ничего себе работенка.

— Э…

— Пятьсот.

— Чего пятьсот?

Швейцарских франков. У Ленитропа в таком количестве ничего нет одни геморрои. Денег из Ниццы почти не осталось. Он отправляется к Семявину через Гемюзе-Брюке, решив, что отныне всюду будет ходить пешком, жует свою белую сардельку и раздумывает, когда узрит следующую.

— Для начала, — советует Семявин, — идите в ломбард, получите франки за это — э-э, — тыча в костюм. Ой нет, только не пидж. Семявин роется в задней комнатушке, выходит с кипой рабочей одежды. — Ваша заметность — пора бы о ней задуматься. Приходите завтра, я гляну, что еще найдется.

С белым костюмом в свертке под мышкой менее заметный Ник Шлако-бери выходит наружу, углубляется в средневековое предвечерье Нидердорфа, каменные стены хлебом в печи набухают под меркнущим солнцем, батюшки батюшки, он теперь догнал: вляпается сейчас в заварушку вроде Тамары/Итало, и так вляпается, что и не выбраться потом…

У поворота на свою улицу в колодцах сумрака он подмечает припаркованный черный «ролле», мотор не выключен, стекла затемнены, а предвечерье столь тускло, что внутрь не заглянешь. Славная тачка. Давненько таких не видал, сошла бы за диковину, не более того, если б не Паремии для Параноиков, 4: Ты — прячешься, они — ищут.

Цаннггг! диддилунг, диддила-та-та-та, я-та-та-та тут у нас Увертюра к «Вильгельму Теллю», назад в тени, надеюсь, никто не смотрит в это одностороннее стекло, вжик, вжик, ныряя за углы, драпая по переулкам, погони вроде не слышно, но это ж один из тишайших моторов, если «королевский тигр» не считать…

Ну его, этот «Ореол», соображает Ленитроп. Ноги уже побаливают. Он добирается до Луизенштрассе и ломбарда как раз перед закрытием и умудряется кое-что получить за костюм — сардельки на пару дней, пожалуй. Пока-пока, костюмчик.

Да уж, раненько тут закрываются. И где Ленитропу сегодня ночевать? У него случается кратчайший рецидив отимизма: ныряет в ресторан, звонит портье в «Ореоле».

— О, аллоу, — английский английский, — не подскажете ли вы мне, этот британский малый, который ждет в вестибюле, — он еще там или как…

Через минуту возникает приятный неловкий голос с вы-еще-тут. Ах, какие серафимчики. Ленитроп шугается, бросает трубку, стоит, смотрит на людей, те ужинают и пялятся на него — спалился, спалился, Они теперь знают, что он Их засек. Как водится, есть шанс, что у него попросту опять разыгралась паранойя, но слишком уж кучные совпадения. Кроме того, он уже узнаёт на слух Их расчетливую невинность, это в Их стиле…

Снова в город: четкие набережные, церкви, готические подворотни маршируют мимо… теперь надо подальше от гостиницы и трех кафе, ну да, ну да… Постоянные обитатели Цюриха фланируют мимо в ранневечерней синеве. В синей, как городские сумерки, темнеющей синеве… Все шпионы и дельцы попрятались по домам. Лавка Семявина вычеркивается, Свиристелев круг был любезен, незачем вызывать на них огонь. Сколь весомы Гости в этом городе? Рискнуть ли заселиться в другую гостиницу? Пожалуй, не стоит. Холод ползет. С озера дует теперь.