Томас Пинчон - Радуга тяготения

Начинается период курсирования между тремя кафе, в каждом по нескольку часов сидит за кофе, ест раз в день цюрихскую баланду и рёшти в Народных Столовых… наблюдает за толпами — дельцы в синих костюмах, почерневшие на солнце лыжники, что время проводили, вжикая вниз по многомильным ледникам и снегу, ничего не желая слышать о военных кампаниях или политике, никуда не глядя, только на термометры и флюгера, все зверства их — в лавинах или падающих сераках, победы — в пластах доброго снежка… потасканные иностранцы в заляпанных смазкой кожаных куртках и драных солдатских робах, южноамериканцы, что кутаются в шубы и дрожат под ясным солнцем, престарелые ипохондрики, так и торчащие тут с тех пор, как Война застала их в праздности где-нибудь на водах, женщины в длинных черных платьях — не улыбаются, мужчины в измаранных пальто — наоборот… и психи по выходным в увольнительной из фешенебельных своих лечебниц — ах, эти швейцарские чокнутые: они знают Ленитропа, ну еще б не знать, в мрачной уличной палитре цветов и лиц он один носит белое, штиблеты-костюм-шляпа, белые, как здешние кладбищенские горы… К тому же, он Новый Городской Лох. С трудом отличает первую волну корпоративных шпионов от

ПСИХОВ НА ПОБЫВКЕ!

(В Кордебалете не традиционные Мальчики и Девочки, а Санитары и Шизики, вне зависимости от пола, хотя все четыре комбинации на сцене присутствуют. Многие нацепили солнечные очки с черными линзами и белой оправой — не столько пофорсить, сколько подразумевая снежную слепоту, антисептическую белизну Клиники, возможно даже — потемки разума. Но все, похоже, счастливы, ненапряжны, непринужденны… вроде на них не давят, у них и костюмы-то не различаются, поначалу так запросто не скажешь, где Шизик, а где Санитар, когда все они выпрыгивают из-за кулис, танцуют и поют):

Первый Шизик (а то и Санитар): Есть потрясное предложеньице — американец? Я так и думал, лица с родины-то ни с чем не перепутаю, ага-а-а, хорошенький костюмчик, хоть на целый ледник всползай — никто не увидит. Ну-с, да-с, в общем, я знаю, что ты там себе думаешь про уличных торгашей, все снуют и снуют, три карты монте на панели [некоторое время слоняется по сцене туда-сюда, машет пальцем, поет «Три карты монте-на Пан, Ели», снова и снова, неотвязно и монотонно, сколько дадут], и ты мигом видишь, что наперекос, все тебе чего-то обещают за так, так? да, как ни странно, таково главное возражение инженеров и ученых против понятия [понизив голос] вечного движения или, как мы выражаемся, Управления Энтропией — вот, вот наша карточка, — ну что ж, им в здравости нельзя отказать. Во всяком случае, нельзя было отказать. До сегодняшнего дня…

Второй Шизик или Санитар: Ты уже слыхал про карбюратор двести-миль-на-галлон, незагупляемое бритвенное лезвие, вечную подметку, таблетку от чесотки, полезную для гланд, моторы на песке вместо бензина, орнитоптеры и робобопперов — ты меня слышал, бородка еще козлиная такая, из стальной стружки, — кругаяк, эт-то ладно, но вот тебе повод поратыслить! Готов? Щеколда-Молния — Дверь, Которая Открывает Тебя!

Ленитроп: Пойду-ка я сосну, пожалуй…

Третий Ш. или С.: Пре-евращаем обычный-воздух в алмазы Катаклизмическим Восстановлением У-у-у-углекислоты…

Окажись Ленитроп раним, она была бы весьма оскорбительна, эта первая волна. Она схлынула — маша руками, обвиняя, умоляя. Ленитроп ухитряется держать себя в руках. Пауза — и потом приходят настоящие, поначалу медленно, но сбираются, сбираются. Синтетический каучук или бензин, электронные калькуляторы, анилиновые краски, акрил, парфюмы (пузырьки с крадеными эссенциями в чемоданчиках для образцов), сексуальные привычки сотни избранных членов совета директоров, чертежи заводов, шифровальные книги, связи и взятки, попроси — раздобудут.

Наконец однажды в «Штрэггели» Ленитроп жует братвурст и краюху хлеба, которые таскал с собой в бумажном пакете все утро, и тут из ниоткуда появляется некий Марио Швайтар в зеленом жилете в лягушку, эдак берет и выскакивает из гулких часов 2-Мэ-Вэ, — ку-ку! — и за спиной бесконечные темные коридоры, а в руках — Ленитропова удача.