Гарри Гордон - Поздно. Темно. Далеко

А вот муравьи сбились в кучку, оживленно, как негры, что-то обсуждая, потом разъехались на мотоциклах в разные стороны.

Звонкие запыхавшиеся голоса пронеслись над головой, спину забросало сухим песком, вывернутым мальчишеским бегом, очередь холодных капель ударила по плечам.

— Тюля, пас! — громче всех кричал худенький рыжий с синими губами.

«Не сгореть бы», — подумал Нелединский и набросил на плечи рубашку. Крашеная мамаша в купальнике цвета электрик несла на руках толстого мальчика лет пяти, он мусолил бублик с маком, пытаясь засунуть в рот поглубже, что-то не получалось, и мальчик с негодованием швырнул бублик в песок.

— Эй, бублик потеряли, — крикнул вслед сидящий по-турецки хлопец.

— Вин нэ хоче, — не оборачиваясь, констатировала мамаша.

— Женщина, — подскочил к ней фотограф в белой кепке и черных, закатанных по колено штанах, — давайте уже сниматься. У вас такое богатое тело!

День получался длинным и бездумным, у Нелединского отлегло на душе, он купался раза четыре, пил квас и ел какие-то пирожки с гнусным названием «сочни».

После третьего напоминания по радио, что теплоход «Капелла» следует рейсом в порт «Одесса», завелся мотор, матрос снял чалку с маленького кнехта, отступил на борт и закрыл за собой дверцы. Нелединский сел в тени рубки у левого, мористого борта. К теплоходику подлетали чайки, зависали, с ужасом в круглых глазах смотрели на пассажиров, валились на крыло и отставали. В темном окне буфета Нелединский видел свое отражение. Пепельные выгоревшие волосы торчали в разные стороны, нос и подглазья краснели свежим загаром, голубые глаза ошеломленно смотрели из-под серых бровей. Он встал, приблизился к окну, зачем-то потрогал нос и показал себе зубы. Затем по железному трапу спустился в буфет. Там было прохладно и темно после расплавленного моря, и пусто, один только пассажир бездельничал за столиком.

— А что, буфетчицы нет? — спросил Кока.

— Должна подойти, — ответил пассажир и весело, не отрываясь, смотрел на Нелединского.

— Сержик! — недоверчиво разглядел Нелединский.

— А я тебя сразу узнал, — радовался встрече Сержик.

Они учились вместе в седьмом классе, сидели за одной партой и даже начали писать научно-фантастическую повесть. В космическую экспедицию Кока предполагал взять десять килограммов пуль, практичный Сержик доказывал, что двух килограммов достаточно. Разногласия оказались неразрешимыми, и повесть увяла.

Сержик окончил медицинский институт и стал хирургом, заведовал уже отделением. Он весело и хорошо смеялся и производил впечатление простого и надежного человека.

— По кисляку? — спросил Кока, когда появилась буфетчица.

— Ой, Кока, я уже этого не могу, — извинился Сержик и заказал по сто граммов коньяка и по бутерброду с осетриной. Узнав, что Кока уезжает завтра, Сержик огорчился:

— Отчего ж не зашел?

Кока изобразил что-то мимикой и плечами.

— Вот что, — решил Сержик, — я сегодня вечером приглашен на дачу к друзьям, это на одиннадцатой Фонтана, поедем со мной.

Нелединский собирался провести вечер с мамой.

— А во сколько?

— Часам к семи и подъедем. Сейчас, — он глянул на часы с каким-то сложным циферблатом («Как у космонавта», — подумал Кока), — без двадцати четыре. Без четверти семь встретимся там уже, на остановке восемнадцатого. Успеешь и отдохнуть, и переодеться.

Про «переодеться» Нелединский как-то и не думал, но Сержик говорил с такой уверенностью и правотой, как будто обещал, что остаток вечера Кока проведет с мамой.

Смывать морскую соль не хотелось, была мысль увезти ее в Ташкент, но Нелединский обречено постоял-таки под теплым душем. Надев свежую рубашку и закатав рукава, он накинул на плечо серенькую шерстяную жилетку. Покончив с переодеванием, Кока сказал маме, что будет не поздно, и вышел на улицу.

Сержик был не один. Смуглая оживленная девушка протянула Нелединскому руку и сообщила, что она гречанка и зовут ее Машка, так, во всяком случае, обращаются к ней Сержик и все остальные. Сержик рассказал, что хозяина дачи зовут Юра Дольдик, что он поэт, автор двух поэтических сборников, член Союза, а служит в газете «Комсомольская искра», ведает там культурой, что соберутся сегодня интересные ребята, и Кока не пожалеет. «Это же тот Дольдик, который опубликовал Карлика в шестьдесят восьмом году, — вспомнил Кока. — Ну, тогда не страшно».

Он не любил новых знакомств, тем более на престижных дачах Большого Фонтана, он не любил «приличных» людей не за то, что они приличные — они вынуждали вести себя прилично в тех ситуациях, когда вести себя не хотелось никак.