Уинстон Грум - Форрест Гамп

Когда я его выдрал чуть не всухую, он вдруг остановился и сказал, что мячи-де плохие, они отсырели в этом климате. Потом он упаковал свою ракетку и свалил домой, и я был этому рад, потому что он оставил в зале свои мячики, которые я отдал ребятам в комнате отдыха в госпитале.

Утром, уже когда я должен был уезжать, медсестра вдруг приносит мне конверт, и там написано мое имя. Открываю я его, а это записка от Дэна, который оказался жив. Вот что он писал мне:

«Дорогой Форрест!

Извини, что нам не удалось увидеться перед моей отправкой. Врачи сказали, что мне нужно срочно уезжать, и меня увезли, прежде чем я сам что-то сообразил. Но я попросил их подождать, пока я напишу тебе эту записку и поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал.

Форрест, мне кажется, что ты сейчас на грани какого-то важного события в жизни. Что-то должно в тебе перемениться, или произойти нечто такое, из-за чего вся твоя жизнь пойдет по совершенно иному пути. Когда я размышляю над этим, то постоянно вспоминаю твои глаза — в них то и дело появляется какой-то странный огонек, особенно, когда ты улыбаешься. Когда это случалось — а случалось это довольно редко — мне казалось, что я вижу нечто напоминающее Творение, источник творческой способности человека, источник его БЫТИЯ.

Эта война не для тебя, старина, и не для меня. Я уже освободился от нее, и надеюсь, что ты тоже вовремя освободишься. Но главное — что ты собираешься делать потом? Мне все-таки кажется, что ты вовсе не идиот. Может быть, тебя можно отнести к той или иной категории в соответствии с тестами или приговором каких-нибудь дураков, но лично я, Форрест, вижу, что в твоем сознании кроется какая-то искра любопытства. Следуй за этой искрой, друг мой, и заставь ее работать на себя. Борись с препятствиями, и не сдавайся. Никогда не сдавайся! Ты очень хороший парень, Форрест, и у тебя доброе сердце!

Твой друг, Дэн»

Я перечел письмо Дэна раз двадцать или тридцать, потому что там были такие вещи, которых я не понимал. То есть, общий смысл его слов я понимал, но там были некоторые слова и выражения, которые были мне непонятны. На следующее утро пришел подполковник Гуч и сказал, что нам нужно ехать — сначала в Сайгон, где косоглазые уже сшили мне форму, а потом прямо в Штаты. Я показал ему письмо Дэна и попросил его объяснить поточнее, что там написано. Подполковник Гуч тщательно прочитал его и вернул назад:

— Ну, Гамп, мне совершенно ясно, что в этом письме говорится о том, что тебе лучше не возникать, когда президент приколет тебе медаль на грудь!

Пока мы летели домой через Тихий океан, подполковник Гуч прожужжал мне все уши про то, каким героем я буду в Штатах, какие парады будут проведены в мою честь, и что я просто не смогу ничего купить выпить или поесть, потому что мне не дадут — все будут стремиться угостить меня. Он сказал еще, что армия собирается отправить меня в турне по Штатам, чтобы вербовать новых парней и продавать какие-то акции, и что со мной будут обращаться «по-королевски». Как выяснилось, это была правда.

Когда мы приземлились в Сан-Франциско, на поле нас встречала целая толпа людей. У них в руках были разные флаги, лозунги и все такое. Подполковник Гуч выглянул из окна самолета и сказал, что странно — нет духового оркестра. Но потом оказалось, что и этой толпы нам было вполне достаточно.

Только мы вышли из самолета, как толпа начала выкрикивать какие-то лозунги, а потом кто-то залепил большим помидором прямо в лицо подполковнику Гучу. И тут начался кошмар: несмотря на полицейских, толпа прорвалась к нам, и они начали нас всячески обзывать. Их было около двух тысяч, у многих были бороды. В общем, так страшно мне еще не было с того самого дня на рисовом поле, когда убили Баббу.

Подполковник Гуч пытался счистить со своей физиономии помидорину, и вообще вести себя достойно, а я решил — черт с ним с достоинством, ведь их примерно тысяча на каждого из нас, а оружия у нас нет. И я решил спасаться бегством.

Толпа только и ждала того, чтобы за кем-нибудь погнаться. И они ринулись за мной, точно так же, как мальчишки, когда я был маленьким. Они кричали и вопили и махали мне руками. Я пробежал почти всю взлетную полосу, а потом всю дорогу назад к терминалу, и это было похуже, чем когда за мной гнались эти кукурузные придурки из Небраски во время матча на кубок Оранжевой лиги. Наконец, я забежал в туалет и спрятался там в кабинке, и сидел там, за запертой дверью, пока я не решил, что они ушли и можно идти домой. Наверно, я просидел там не меньше часа.