Дэнни Шейнман - Квантовая теория любви

Ты устраивайся поудобнее. Представь себе тихую плавную реку, текущую через густой лес. Меж деревьев к реке сбегает тропинка. Большие камни образовали укромную заводь с тихой водой. На одном из валунов сидят, свесив в воду ноги, юноша и девушка. Ни одна живая душа не знает, где они. Это их тайное место, здесь можно подержаться за руки и поговорить по душам. Он поворачивается к ней, а она — к нему. Сердца их беспричинно колотятся. Юноша нежно берет лицо девушки в ладони и впервые в жизни целует. Губы у нее мягкие, точно зрелый персик. Завиток черных волос касается его лица, ресницы щекочут щеку. Они закрывают глаза. Лес вокруг них млеет и тает. Юноша и девушка возносятся над рекой и парят в воздухе, летний ветерок подхватывает их и мягко опускает обратно на землю.

— Я люблю тебя, — шепчет он.

— Я тебя тоже, — сладко вздыхает она.

Слова их уносит журчащая вода, они вливаются в реку побольше и плывут к морю. Память навсегда сохранит это мгновение. Поцелуй станет нерушимым обетом.

Через год тот же самый юноша опять окажется в лесу на берегу реки. Только это будет другой лес и другая река. На западном берегу занимает свои позиции австро-венгерская армия (юноша призван в ее ряды), на восточном — армия русская. Стоит август 1914 года. Войне месяц от роду. А этот юноша — я. В руке я держу письмо от девушки. От письма пахнет духами.

Оно начинается так:

Мориц, любовь моя!

Мое сердце принадлежит тебе, и ты не идешь у меня из головы…

Я сижу, привалившись спиной к мешку с песком. Того и гляди меня убьют. На фронте короткое затишье. Рядом со мной мой лучший друг Ежи Ингвер. Поодаль примостился Франц Кирали, дюжий венгерский крестьянин-батрак, грубиян и матерщинник. С другой стороны от меня расположился Петр Борислав, поляк из Кракова, мягкий и доброжелательный. Вокруг нас сотни и тысячи людей, но тебе незачем о них знать. Я и сам-то почти никого из них не помню. Да, чуть не забыл. Прямо передо мной расхаживает лейтенант Найдлейн по прозвищу Венская Колбаска. Тощий, длинный австриец. Он ждет приказа.

Когда смерть так близко, мир кажется особенно прекрасным, хочется упиваться жизнью, плескаться в ней, впитывать всеми порами тела и души. Мелочи, на которые раньше и внимания-то не обращал, предстают совсем в другом свете: вкус свежевыпеченного хлеба в шаббат, тепло очага зимой, шорох осенних листьев под ногами, блаженное безделье долгих летних дней. Я бы, кажется, все сейчас отдал, чтобы эти дни вернулись. Но возврата им нет, а смерть — вот она, рядом. Я знаю это, хотя всего один день на фронте.

Прячу письмо. Меня сотрясает страх. Хочется домой в Уланов к папе и маме. Хочется повидаться с сестрой Эйдель, со своими горластыми братьями, с прочими родственниками. Но чаще всего я думаю о Лотте и о нашей с ней заводи на реке Сан, испещренной бликами солнца. Я вижу, как брачный ковер торжественно разматывается перед нами… Наши дети, на кого они будут похожи, на меня или на нее? Нет, прочь такие мысли. От них делается только хуже. Ведь я в Галиции, на наши позиции наседают русские, нас обстреливает их артиллерия. Случайный выстрел — и куски моего тела будут перемешаны с грязью.

Душу леденит ужас, перед глазами черно. Я бросаю взгляд на Ежи Ингвера, может, он сумеет чем-то приободрить? Мы ведь с ним выросли вместе, ходили в одну школу, были не разлей вода. Но про себя я знаю, что и он испытывает то же самое. И его пробирает дрожь, несмотря на жару. Он слабо улыбается мне, и я вижу, что мыслями он, как и я, в Уланове.

Фишель, будь добр, возьми карту с полки. С ней тебе будет понятнее. Да-да, вот эту, большую. Найди Польшу. Вот она, молодец. Юго-восточная часть Польши. Там, где река Танев сливается с рекой Сан, находится местечко Уланов. Вся твоя семья родом оттуда. Только, Фишель, тогда никакой Польши не было. Чуть к северу — Россия, а чуть к югу — Австро-Венгерская империя, та ее часть, которая именовалась Галиция. Видишь, как близко Уланов к границе, километров пятнадцать, не больше. Мы частенько пересекали границу и торговали с русскими. Я с раннего детства умел по-русски, а мой дядя Иосиф часто брал меня с собой, когда отправлялся торговать распятиями. Что ты так удивляешься? Все распятия в Уланове изготовлял Иосиф, по части проработки деталей с ним никто не мог сравняться. Ему очень нравилось дважды в день приколачивать Иисуса к кресту — своеобразная месть за мучения, которые он претерпел в детстве, когда попался в лапы казакам (тогда он еще жил по ту сторону границы).