Мейв Бинчи - Самый лучший папа

Подарки вручались в одном из залов для приема отеля «Стелла Марис» и, кажется, всем очень понравилась скатерть с ручной набивкой. Морин Кеннеди, ставшая теперь Морин Тирни и мачехой Мойры, отвела ее в сторонку.

— Ты сделала нам очень содержательный подарок, и теперь, когда ситуация нормализовалась, я надеюсь, ты сможешь приехать как-нибудь и пожить с нами под одной крышей, а мы накроем стол твоей скатертью и поужинаем вместе.

— Это было бы чудесно, — выдохнула Мойра.

Фэйт отсутствовала три дня и, вернувшись, первым делом устремилась к Фрэнки и подхватила ее на руки.

— А кто это привез тебе славненькие маленькие ботиночки? — проворковала она, тормоша малышку.

— У ребенка и так слишком много одежды, — заметил Ноэль.

— Ах, Ноэль, ботиночки — просто прелесть! Ты только взгляни на них!

— Они станут ей тесны через месяц, — отозвался он.

Радостные огоньки в глазах Фэйт угасли.

— Извини. Тебя что-то беспокоит?

— Только то, что ее буквально завалили обновками, вот и все.

— Я — не все, и я не заваливаю ее обновками. Ей нужна обувь, чтобы пойти на закладку детского парка в субботу.

— О Господи, я совсем забыл об этом.

— Смотри, не брякни об этом своим родителям. Для них это — самое главное событие года.

— Там будет много народу? — спросил он.

— Ноэль, с тобой все в порядке? Ты стал другим, как будто на тебя свалилось какое-то несчастье.

— В некотором смысле, — ответил Ноэль.

— Ты расскажешь, что случилось?

— Нет, только не сейчас, хорошо? Прости меня, пожалуйста, за грубость. Ботиночки и правда чудесные. В субботу Фрэнки будет неотразима.

— Конечно, будет. А теперь, может, я приготовлю ужин?

— Фэйт, такие девушки, как ты, встречаются одна на миллион.

— О, намного реже — одна на миллиард, я бы сказала, — отшутилась Фэйт и отправилась на кухню.

Ноэль заставил себя чуточку приободриться. Фрэнки сосредоточенно вытаскивала из коробки новенькие розовые ботиночки. Ну почему она не может быть его дочерью?

Он сидел на кухне и смотрел, как Фэйт ловко снует вокруг, собирая ужин и накрывая на стол, на что у него самого ушла бы бездна времени.

— Ты любишь Фрэнки так, как если бы она была твоей дочерью, правда? — спросил он.

— Разумеется, люблю. Так вот что тебя беспокоит? Я считаю ее своей дочкой, потому что практически живу с нею и помогаю воспитывать ее.

— Но тот факт, что, на самом деле, она — не твой ребенок, не имеет для тебя значения?

— К чему ты клонишь, Ноэль? Я люблю малышку, люблю всем сердцем — тебе ли этого не знать?

— Да, но ты всегда знала, что она — не твой ребенок, — потерянно сказал он.

— Ага, кажется, я понимаю, в чем дело. Это та ненормальная Мойра со своим языком, которая вселила в тебя сомнения, и теперь они не дают тебе покоя. Гони эти мысли прочь. Ты — ее отец, и прекрасный отец.

— Предположим, я сделаю ДНК-анализ, который покажет, что мы с ней — чужие. Что тогда?

— Ты готов оскорбить такую славную малышку, сделав ДНК-анализ? Ноэль, ты окончательно слетел с катушек. И вообще, какая разница, что покажут результаты анализа?

Он мог признаться ей во всем прямо здесь и сейчас. Подойти к столу и вытащить оттуда письмо с результатами. Он бы рассказал ей, что все-таки сделал анализ, результаты которого показали, что Фрэнки — не его дочь. Фэйт была единственной девушкой, с которой он сблизился настолько, что готов был жениться на ней; но вот должен ли он делиться с нею своей страшной тайной?

Вместо этого, он лишь пожал плечами.

— Пожалуй, ты права, только крайне подозрительный и недоверчивый человек решил бы сделать такой анализ.

— Вот так-то лучше, Ноэль, — радостно заметила Фэйт.

После ухода Фэйт Ноэль долго сидел за столом. Перед ним лежали три конверта: один — с результатами анализа ДНК, во втором была записка, которую перед смертью оставила ему Стелла, а в третьем конверте находилось письмо Стеллы к самой Фрэнки.

Еще в те страшные, тяжелые дни, когда ему каждый час приходилось сражаться с желанием выпить, его часто охватывало искушение вскрыть письмо, адресованное Фрэнки. В те дни он отчаянно искал причину, которая бы дала ему сил жить дальше и продолжать борьбу. Но сегодня он хотел прочитать его, потому что в нем Стелла могла назвать дочери имя настоящего отца.

Но что-то останавливало его, пожалуй, какое-то внутреннее стремление остаться честным до конца. Хотя все это — ерунда, конечно. Уж кто-кто, а Стелла поступила с ним бесчестно. Но, раз уж он не открыл его тогда, не станет делать этого и сейчас.