Алексей Колышевский - МЖ. Роман-жизнь от первого лица

В те несколько секунд, что они находились в прихожей и не могли увидеть меня из окна, мне нужно было сделать очень многое. А именно: подтащить канистру с коктейлем, приготовленным по рецепту коллеги-химика, к стене дома с той стороны, где располагался каминный зал. Расположив ее точно посредине границ помещения, размотать провода, растянуть их до своего укрытия и спрятаться самому. Все это я проделал на ватных ногах и даже, как мне показалось, недостаточно быстро. Тем не менее я успел забраться в ставший родным куст прежде, чем в будуаре зажегся свет и одновременно с ним заиграла попсовая песенка тех лет. Сейчас уже не помню, что это была за песня. Я ненавижу попсу и блатняки. Все эти «песни про братву и пацанов», трехаккордные исповеди уголовников. Я люблю «Metallica». Ну и Валеру Кипелова. На этом мои музыкальные пристрастия не ограничиваются, но «Ангельскую пыль», особенно то место, где:

я готов слушать в любое время дня и ночи, слушать и подпевать лучшему голосу российского рока – голосу Кипелова. Наверное, в моей голове и в голове тандема Пушкин – Кипелов водятся одни и те же «кто-то».

И вот тут-то мне вновь стало страшно. Так страшно, как никогда еще не было. Я просто чуть не обоссался от страха. Я вдруг осознал, что, поднеся батарейку к проводам, я навсегда внесу свое имя в список самых черных грешников и никогда уже не смогу смотреть на мир тем чистым взглядом, что прежде. Терзания и страсти кипели во мне. Но вдруг все внутренние голоса, поющие о любви к ближнему, разом умолкли и в моей голове стал нарастать глухой шум. Он заполнил собой все вокруг. Небо, и без того темное ночью, почернело какой-то угольной чернотой, и сделалось так жарко, что я стал задыхаться от раскаленного воздуха, который, как мне казалось, насильно врывался в мои легкие. Это продолжалось секунду, и это продолжалось вечность, но и у вечности есть конец. Все вдруг прояснилось. Я словно взглянул на себя другими глазами и увидел спокойного, умиротворенного человека, сидящего в кусте смородины и задумчиво жующего какую-то былинку.

«Что значит эта жертва по сравнению со всеми жертвами Второй мировой», – вдруг, неожиданно для себя, произнес я. Достал из нагрудного кармана девятивольтовую батарейку «Крона» и коснулся ее контактами оголенных проводов…

Ничего…

Ничего…

Никакого взрыва, никакого шума, никакого разрушения.

Все как было, так и осталось. Лишь мои чувства великолепно обострились на мгновение, словно мне дали понять, что я все делаю правильно. Я слышал, как в трех километрах от меня, по шоссе, ехал какой-то велосипедист. Я слышал шорох велосипедных шин, катящихся по асфальту! Я слышал чмокающие звуки минета, доносящиеся из гребаного будуара, и хлюпанье вагины одной из шлюх, сношающей себя фаллоимитатором и показательно массирующей себе клитор под похотливым взглядом распаленного Вертько. Я слышал, как рыба играет в речке. Я слышал, как планеты ворочают свои огромные туши где-то в неподвижном Космосе. Мать его, да я слышал все! В это мгновение абсолютного слуха я был Богом и мог творить миры! И длилось это одно мгновение, а потом все стало как обычно. Необычно было лишь то, что взрыва ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ БЫЛО.

Придя в себя и повертев головой для того, чтобы убедиться в окончательном провале моего злодейства, я успокоился. «Ну и пусть, – думал я. – Пусть так. Зато я не побоялся поднести батарейку к проводам». Вооружившись этой успокаивающей мыслью, поставив ее в красный угол сознания, я выполз из куста. Не став уничтожать следы своего пребывания, ибо я не рассчитывал на то, что куда-то спрячу канистру (я не предполагал, что она не взорвется), перемахнул через забор на соседний, заброшенный участок, хозяин которого был взорван кем-то ранее, в Москве, в Леонтьевском переулке, о чем тогда говорили решительно все. Пройдя по дорожке до калитки, я спокойно вышел на дорогу и пошагал к станции электрички, размышляя, что было бы неплохо поймать такси прямо до дома. Дорога на станцию и дорога к шоссе была одной и той же, и выбор транспорта не мешал моему продвижению прочь от дачи Вертько.

«В конце концов, – размышлял я, – даже хорошо, что я оставил бомбу вместе с проводами там, где я ее оставил. Может, испугается хотя бы, сволочь».

Мои спутанные мысли прервал такой оглушительный грохот, что вместо недавней способности всеслышания я подумал, что полностью оглох. Взрывная волна, а то, что это была именно она, я как-то сразу понял, сшибла меня с ног, обдав битым кирпичом. Я вскочил и побежал. Просто испугался и побежал. Вперед! Я несся, и мне не хватало воздуха. Я боялся оглянуться. Я не думал в тот момент, что кто-то может меня увидеть и заподозрить в том, в чем меня стоило бы заподозрить. Просто бежал. Но силы иссякли, и скорость бега упала. Вот тогда я оглянулся.