Милан Кундера - Жизнь не здесь

Через стену доносится громкая танцевальная музыка, передаваемая по радио; недавно национальный комитет выделил третью комнату на верхнем этаже семье квартиросъемщика; две комнаты, в которых проживает вдова с сыном, — раковина тишины, со всех сторон осаждаемая шумом.

Мамочка слышит музыку, сейчас она одна и думает о киношнице. Увидев ее в первый раз, она уже издалека почуяла опасность любви между нею и Яромилом. И стремилась подружиться с ней, чтобы заранее занять выгодную позицию, с которой впоследствии можно будет бороться за сына. А теперь со стыдом понимает, что все было напрасно, что все ее усилия гроша ломаного не стоили. Киношнице и в голову не пришло позвать ее на вечеринку. Девица запросто отшвырнула ее.

Однажды киношница откровенно призналась ей, что работает в клубе КНБ лишь потому, что происходит из богатой семьи и нуждается в политической протекции, чтобы продолжать учиться. И мамочка сразу поняла, что эта расчетливая девица использует все в своих интересах; мамочка служила ей только ступенькой, на которую та поднялась, чтобы приблизиться к ее сыну.

А состязание продолжалось: каждый старался овладеть всеобщим вниманием. Кто-то музицировал на фортепьяно, несколько пар танцевали, от стоявших неподалеку группок долетали громкий разговор и смех; иные пытались блеснуть каким-нибудь бонмо, и каждый, чтобы не затеряться, норовил превзойти других в умничанье.

Мартынов тоже там был; высокий, красивый, несколько опереточно элегантный в своем мундире с длинным кинжалом, окруженный женщинами. О, как этот тип бесит Лермонтова! Бог несправедлив, коль он наградил дурака красивым лицом, а Лермонтова — короткими ногами. Но если у поэта нет длинных ног, у него есть саркастический ум, поднимающий его ввысь.

Подойдя к компании Мартынова, он выжидал случая. Потом, выдав дерзкую остроту, наблюдал, как были ошеломлены стоявшие рядом.

Наконец (ее так долго не было) она появилась в комнате: «Как вам здесь нравится?» — она подошла к нему и уставилась на него большими черными глазами.

Яромилу казалось, что к нему возвращается та прекрасная минута, когда они вместе сидели в ее комнате и не могли оторвать взгляд друг от друга.

«Нет, не нравится», — ответил он, глядя ей в глаза.

«Вам скучны гости?»

«Я здесь ради вас, а вас все нет и нет. Зачем вы пригласили меня сюда, если я не могу быть с вами?»

«Здесь столько интересных людей».

«Но все они для меня лишь повод, чтобы быть радом с вами. Они для меня лишь ступени, по которым я хотел бы подняться к вам».

Он чувствовал себя смелым и был доволен своим красноречием.

«Этих ступеней сегодня здесь многовато!» — смеялась она.

«Может быть, вместо ступеней вы покажете мне какой-нибудь потайной коридор, чтобы я сумел побыстрее добраться к вам».

Киношница рассмеялась. «Попробую», — сказала она, взяла его за руку и повела. Она вела его по лестнице к двери своей комнаты, и сердце у Яромила отчаянно забилось.

Но билось оно напрасно. В уже известной ему комнате сидели незнакомые мужчины и женщины.

В соседней комнате давно выключили радио, сейчас глубокая ночь, мамочка ждет сына и думает о своем поражении. Но потом говорит себе, что, если она и проиграла эту битву, все равно будет бороться дальше. Да, так она чувствует: будет бороться, не позволит отнять его у нее, не позволит отстранить ее от него, она всегда пойдет с ним и вслед за ним. Она сидит в кресле, и ей кажется, будто она в пути; будто она идет долгой ночью к нему и ради него.

Комната киношницы полна разговоров и дыма, сквозь который один мужчина (ему, пожалуй, лет тридцать) уже долго и пристально смотрит на Яромила. «Мне сдается, что я о тебе слышал», — говорит он ему наконец.

«Обо мне?» — спросил польщенный Яромил.

Тридцатилетний спросил Яромила, не он ли тот самый малый, который в детстве посещал художника.

Яромил обрадовался, что сможет благодаря общему знакомому легче влиться в компанию незнакомых людей, и горячо поддакнул.

Тридцатилетний сказал: «Но теперь ты уже давно к нему не заходишь».

«Да, давно».

«А почему?»

Не зная, что ответить, Яромил пожал плечами.

«А я знаю почему. Это помешало бы твоей карьере».

«Карьере?» — Яромил попытался рассмеяться.

«Публикуешь стихи, читаешь их на эстраде, наша гостеприимная хозяйка накрутила о тебе фильм, чтобы улучшить свою политическую репутацию. А вот художнику запрещено выставляться. Знаешь наверняка, что о нем писали как о враге народа».