Дес Диллон - Шесть черных свечей

К достоинствам отца Бойля как священника следует отнести его молодость и привлекательность. И хотя он несколько наивен, снисходительно-отеческий тон — неотъемлемую черту священника — он уже приобрел.

Но довольно о нем, по жизни все священники похожи друг на друга. Я хочу поведать вам про церковь. Тут надо кое-что прояснить. Мы говорим про церковь Св. Августина, а Венди работает в начальной школе Св. Патрика. Отец Бойль из прихода Св. Августина, но он курирует две или три школы, ведь сейчас нехватка священников.

Это поистине достойно удивления, ведь нехватки надменных болванов не наблюдается.

Разобравшись с этим вопросом, обратимся к церкви. История из анналов Тяп-ляпа, которую я собираюсь вам рассказать, покажет нам церковь с интересующей нас стороны.

Пэдди Кокс ходил, держа руку на весу, и был хромой как черт-те что.

Дети постоянно измывались над ним.

— Пэдди Кокс, вонючий пес, грязью зарос, проваленный нос, ну просто отсос, — дразнили они его.

Он был рыжий, и волосы у него выпадали. На голове у него вечно были струпья, которые выделялись на фоне красноватой кожи проплешин. Если Пэдди Кокс подбрасывал в воздух камень и ловил на голову, дети кидали ему монетки. Вот ведь гаденыши. Он служил им живой игрушкой, кровь у него была как бы ненастоящая, и детский смех заглушал крики боли. Пэдди Кокс не понимал, за что люди его так обижают, а только стоял и хлопал своими голубыми глазами Франкенштейна.

Вместо «М» Пэдди Кокс говорил «Б». Вместо «Н» он говорил «Д». Вместо «С» — «Ф». Так что стена у него становилась «фтеной», варенье — «варедьем», а сметана — «фбетадой». В церкви он бывал у каждой мессы, бедняга Пэдди Кокс. Спал он по дворам Тяп-ляпа под открытым небом. Матушка у него давно померла — упокой, Господи, ее душу, — и позаботиться о Пэдди, одеть и обстирать его было некому. Люди с голоду помереть не давали — кормили по очереди, — и слава Богу. Жалкое зрелище он собой представлял. Когда к двенадцати дня он являлся в церковь и садился на скамью, вокруг него тут же образовывалась пустота — так от него воняло.

В общем, дело было в воскресенье, службу в церкви Св. Августина проводили отцы-миссионеры. Пэдди Кокс сидел за спиной Дэнни, Алисиного папы. Пэдди всегда садился прямо напротив скульптуры, представляющей Сердце Христово. Сквозь туман скучищи до сознания Дэнни едва доходили слова проповеди одного из миссионеров — обычная тягомотина насчет Иисуса, святых и прочего такого. Вообще-то Пэдди всегда застывал на своей скамье, глядя в сострадающие глаза гипсовой статуи. Но сегодня ему отчего-то не сиделось, он шаркал ногами и что-то бурчал. Волны зловония исходили от него. Отец-миссионер упивался своим красноречием, но его никто не слушал — все воротили носы и старались не дышать.

— Мы должны больше жертвовать Иисусу, жертвовать в звонкой монете. Молитва — дело хорошее. Я вовсе не призываю вас бросить молиться. Но, молясь, не забывайте о голодающих несчастных бедняках, которым нужны ваши деньги. Подумайте, как вы счастливы в жизни. Ведь у вас есть крыша над головой и работа на сталелитейных заводах и в шахтах. А эти люди — они истощены и живут на голой земле… которая спеклась от жары или раскисла от грязи. Они бродяжничают и спят под деревьями. Поройтесь у себя в карманах. Подумайте о несчастных, когда сядете у семейного очага. Пылает огонь, и чайник закипает, и ваши детки почивают в тепле и уюте. А представьте только, что у вас нет работы и нечем кормить детей. Важны не мысли, важны поступки. Каждый может пожертвовать что-то на бедных.

Казалось, проповедь отца-миссионера никогда не кончится. Послушать его, так люди в Тяп-ляпе живут припеваючи. Дэнни чуть и сам в это не поверил, пока не вспомнил, что рабочий день начинается в шесть утра, а посменный производственный цикл в сухой черной пыли «Дандивана» длится двадцать четыре часа. От расплавленной стали жара, как в аду. Дэнни чуть было сам не поверил словам священника, пока не вспомнил, как его дети (те, кто выжил) спят все в одной кровати, а он с Мэри на ночь расстилает тюфяк на полу. Дэнни прямо злость взяла. Жить в Тяп-ляпе среди драк и поножовщины, пьянок и разврата, умирающих детей и умирающих мужчин, и женщин в трауре, и постоянного зарева газовых фонарей, свет которых еле пробивается сквозь смог, — ну такое счастье, просто лучше не бывает. Растак вашу мать-то.

— Гофподи, да фвятитфя ибя Твое, да храдят даф Иифуф, Бария и Иофив! — вскричал Пэдди Кокс, перебивая отца-миссионера.