Гао Синцзянь - Осенние цветы

Скажи, Хуадоу, ты когда-нибудь любовалась восходом солнца с горы Хуаншань? Я был на вершине Шиба, недалеко от нее. Мы планировали построить там на быстрой и полноводной речке гидростанцию, создать водохранилище. Гора Шиба еще выше и круче, чем Хуаншань, недаром она зовется вершиной смелых. В тот день, когда я поднимался на нее, хлестал дождь, и ноги разъезжались в скользкой глине, если остановишься — сразу начинаешь сползать вниз. Проводник ушел далеко вперед, а я, выбившись из сил, отстал и остановился, казалось, я больше не в состоянии сделать ни шагу. Оглянувшись, увидел далеко внизу таинственно манившую к себе долину, где веял тихий ветерок. Я заколебался: быть может, вернуться? Куда же двинуться — продолжать карабкаться наверх или спуститься? И все же я добрался до вершины.

И снова я встретил тебя в нашем дворе, ты была, как всегда, в линялом халате с каймой и желтыми цветками. Ты держала меня за руку, как старшая сестра, а кругом цвела гречиха, куда-то исчезла ива, сломанная грозой. Слепило солнце, над розоватыми соцветиями гречихи порхали бабочки и жужжали пчелы. Все это происходит в каком-то лиловом сие. Почему именно лиловом, я не знаю. А в голове звучит и повторяется твое имя: Хуадоу, Хуадоу… и накатывает волна теплой нежности. Мы вдруг очутились на каком-то холме — ну, конечно, ведь гречиха обычно растет где-нибудь на возвышенности…

Пробудившись, я рассказал жене, что видел сон о девочке Хуадоу — с двумя косичками, овальным личиком и ясными глазами. Мне хотелось поговорить о нашем детстве, но она торопилась на работу. А вечером спросила сама:

— Где же теперь эта девочка Хуадоу?

Я ответил, что на самом деле такой нет, это всего-навсего сон. Но женщину так просто не проведешь, она пе поверила.

— Расскажи, — настаивала она, — обещаю тебе, что не рассержусь.

Мы в то время были еще недавно женаты, я боялся вызвать ее ревность. Но начал рассказывать о детстве, о тебе, жена слушала молча, откинувшись на подушке. И вдруг задумчиво произнесла:

— Мне кажется, у нее не овальное лицо.

Я еще раз припомнил и прокрутил в сознании свой сон — пожалуй, та девочка и вправду была слишком похожа на тебя. Я не мог вспомнить ее лица, но одета она была точно как ты.

— Ты знаешь, я ее помню.

— Не может быть! — удивился я. — Ты, наверное, с кем-то путаешь.

— Она носила короткую, как у спортсменок, стрижку.

Я отрицательно покачал головой, но потом вспомнил, да-да, ты остригла волосы, когда училась на первом курсе. Вы тогда ходили на завод практиковаться, и ты боялась, что косу закрутит в маховик. Значит, Хуачунь была знакома с тобой?

Она спросила, пристально глядя на меня:

— У нее на шее была крупная родинка?

— Где же ты могла видеть ее?

— У вас.

Что ж, это вполне вероятно, ведь Хуачунь была лучшей подругой моей сестры. Конечно, вы наверняка встречались у нас дома, просто я тогда еще не замечал Хуачунь, она была совсем ребенком.

С тех пор мы время от времени говорили о тебе, я не скрывал от нее и те редкие письма, что, бывало, приходили от тебя. Однажды ты приезжала по служебным делам и зашла к нам. Помнишь? Хуачунь захлопотала, поехала на рынок за свежей рыбой, накрыла стол.

За ужином ты подняла тост за наше счастье, а мы поздравляли тебя с рождением дочери. Скажи, тебя это не смущало? Мы сидели до позднего вечера, и ты уехала в гостиницу на последнем автобусе. Мы вышли проводить тебя, потом Хуачунь вернулась, а я пошел с тобой до остановки. Но почему-то нам было особо не о чем говорить, ты превозносила достоинства моей жены, советовала не откладывать с ребенком. Когда я вернулся домой, жена развернула твой подарок — это были две подушечки, расшитые цветами. Вопросительно заглянув в глаза, она, словно оправдываясь, заговорила о том, что надо было оставить тебя у нас, но в такое позднее время было неудобно беспокоить соседей, одалживать раскладушку… Я остановил ее, даже не дослушав.

В тот день ты была веселой и оживленной, много рассказывала о своей работе. В тебе рвалась наружу радость жизни, я чувствовал, что и в семье у тебя все ладно. Ты располнела и уже совсем не походила на прежнюю девочку Хуадоу, но зато выглядела солидно, настоящий инженер, ни дать ни взять, хозяйка новой жизни.

Все минуло, все ушло…

— Сколько можно вспоминать прошлое? — досадливо морщится Юаньюань. — Надоело!

— Мы теперь вступили в век электроники, — добавляет ее друг.

Отросшие лохмы волос, брюки с широкими раструбами… ну и видок! Хотя это меня не касается. Они идут нам на смену, а мы уже стареем. Неужели это старость?