О'Санчес - Нечисти

Леха, петляя и прыгая, увернулся в четвертый раз, и в те скромные мгновения, что сфинкс разворачивалась, успел выдернуть из кармана валидольную пробирку с джинном и метнуть ее в сфинкса.

– Выходи, сучий потрох!

Пробирка ударила сфинкса в середину каменной тиары, над правым глазом, и взорвалась белой вспышкой. Рев джинна с лихвой перекрыл Аленкино шипение и вой обоих каменных чудовищ. Первое, что увидел разъяренный джинн, похожий на пышущего багровым пламенем циклопа, была широко разинутая глотка сфинкса, туда он и ударил огненной секирой. Брызнули каменные ошметки сфинксовой плоти, ее зубы, кусок губы, бугор плоского носа… Сфинкс поперхнулась, так что даже вой ее стих на мгновение, встала на дыбы и передними лапами, всей своей каменной тяжестью рухнула на плечи джинну. Мост содрогнулся от удара, и Леха скоренько отпрыгнул еще дальше, назад. Впереди шла схватка джинна и сфинкса, за ними – не рассмотреть в подробностях – Аленка пытается то ли задушить, то ли сломать свою противницу…

Туда, на Васильевский, не прорваться, а возвращаться тоже нет смысла…

Джинн с визгом повалился навзничь, и сфинкс всеми четырьмя лапами, животом, прыгнула сверху. Пасть ее стала еще более широкой и уродливой, сфинкс отворила ее и потянулась к горлу, к груди джинна. Но джинн вдруг стал вытягиваться в огненный поток, гротескно сохраняющий человекоподобность, вернее, человеко-джинноподобность, этот поток выскользнул из-под лап и живота и устремился навстречу намерениям сфинкса, прямо ей в глотку. Секунда – и он втянулся туда весь, без остатка. Но, судя по жалобному крику, сфинксу вкуснее от этого не стало: она опять вскинулась на дыбы, села на хвост, прыгнула свечой вверх – у Лехи аж зубы лязгнули, и он отбежал еще, но, пользуясь недостатком внимания к своей особе, уже туда, на ту половину моста, где почти неподвижной скульптурной группой замерли Аленка и ее сфинкс…

Проглотившая джинна сфинкс визжала, уже не переставая. Она ничего больше не могла придумать, кроме как орать на всю Неву, хлестать хвостом и высоко подпрыгивать на месте, раз за разом смещаясь к краю моста. Еще прыжок… и сфинкс исчезла с глаз долой. Через секунду в уши ударил грандиозный по масштабам плюх. Леха ничего не успел сделать, даже шага шагнуть, как из-под моста, с места падения, рвануло по-настоящему. Прежние звуки не выдержали никакого сравнения с новым, одним, но более могучим, чем все прежние, вместе взятые. Ударной волной Леху подбросило метра на два над мостом и чудом не выбросило за чугунные перила. Он даже умудрился приложиться к асфальту так удачно (задницей), что лишь губу прикусил и ушиб копчик и больше ничего не повредил. Столб воды раздробился высоко над рекой и грохочущим водопадом ухнул вниз. Малая часть его угодила на мост и части той хватило на всех присутствующих: Аленка и сфинкс просто намокли, а маленького человечка Леху опять чуть не смыло с поверхности моста. Кое-где с водой попадали на мост, но, к счастью, все мимо каменные куски, в одном из которых очумевший от впечатлений Леха узнал не что иное, как каменное ухо свалившейся с джинном сфинкса.

Что собиралась делать со своей добычей Аленка, Леха решительно не догадывался, но у него не было никакого желания досматривать до конца. Он вскочил на ноги и во всю доступную ему прыть понесся с моста на Васильевский.

– Аленка, – крикнул он в атмосферу, больше надеясь на силу мысли, чем на осипшие голосовые связки, – догоняй, как управишься!

Леха бежал сквозь Древнюю Ночь, боясь остановиться, боясь оглянуться на бегу, весь во власти паники и ужаса. Если джинн победил – а похоже, что именно он, – все равно плохо, Аленки-то нет рядом. Сил нет, дубинки нет, Мурмана нет… Леха мчался прямо по Первой линии, сквозь редкие призраки автомобилей, не видя ничего вокруг и не слыша. Случись поблизости враг – в лице Лехи был бы ему легкий подарок… Но Лехе, наверное, везло: на всем пути, от моста Лейтенанта Шмидта до конца Тучкова моста, ничего и никого он не встретил. Ни джинн его не догнал, ни Аленка… Совесть заговорила в Лехе, пробудила раскаяние и заставила остановиться: он, который Аленку заподозрил в измене, сам первый ее бросил, чуть только припекло. Трус поганый! Леха, едва отдышавшись, налег животом на парапет и, вглядываясь через Малую Неву, заорал, уже не боясь, что его услышат и увидят:

– Аленка! Где ты, чудовище мое! Аленушка!

На фиг… Пойду за ней, и будь что будет!

И вдруг Леха ощутил контакт: не только Аленка его, но впервые он ее почувствовал мысленно! Жива, Аленушка-зеленушка! И сигнал от нее все сильнее, то есть ближе!