О'Санчес - Нечисти

– Само вернется. – Ирина Федоровна не стала огорчать внука: даром ведь ничего не происходит и вся тяжесть его тоски и боли перевалилась на нее, прочитавшую заклинание.

– Ох, ты! Бабушка, ты что! Тебе плохо? Ну-ка сядь. Что с тобой?

– Да вот, коленка, будь она неладна! Повернулась неловко – она и заной! Дождь чует, непогоду… Достань мне из буфета настойку… Нет, вон ту, красного стекла… Налей стопку, мои-то дрожат, – старуха слабо махнула правой ладонью…

– Может, тебе лучше лекарс… о-о-й… Фу-у! Это что, на дохлых мышах?

– Хуже… Дай же сюда… – Ведьма скорбно приникла к рюмке, запрокинула лицо… и оклемалась, аж застонала коротко. – Ох, белый свет ко мне вернулся… Жива. На сегодня энтой порции хватит, чтобы я как на батарейках крутилась, а тебя провожу – и на двое суток спать залягу, да. На двое, за меньше не отдохнуть! Попрошу Гавриловых, помнишь, что на Болотной живут, чтобы за животными присмотрели, а как иначе-то – оголодают… Ох, и зла настоечка! Она силу тебе дает – как куркуль взаймы: сперва дает, а потом требует с превеликими процентами, подчистую подметает, тебе же одно лихо на память оставляет. Ее как делают: не менее трех упырей надобно изловить. Потом из них, в безлунную пору, в самое новолуние, из еще живых… ну, не живых, а какие они там, что будто живут, из них силою вырывают…

– К чертям собачьим все подробности, и так мутит! Потом расскажешь. Хрен с ними, с упырями, я от одного запаха чуть в трубу не улетел… Даже есть расхотелось. Кстати, баб Ира, меня терзают смутные сомнения: что-то ты слишком круто подошла к проблеме больной коленки? Очень уж радикально, я имею в виду. Не находишь? Бледная вся. Ты правду говоришь?

Но Ирина Федоровна не расслышала высказанного внуком подозрения:

– Лешенька, да я сей секунд, а все уже и готово, только подогреть!…

– Нет. Слушай, бабушка, давай пока к дяде Пете сходим, что там взять надо? Пойдем и возьмем. Здесь покуда проветрится, а мы аппетит нагуляем заново.

– Да какой у старухи аппетит. Ну пойдем. А то позавтракаешь сначала?

– Нет, давай сначала дело сделаем… Или давай один схожу, раз у тебя коленка болит? Скажи только, что именно я там должен взять и где искать?

– Ничего, доковыляю. А без меня ты можешь там очень долго искать да разбираться от неопытности…

– Да? Тебе виднее. Ну тогда держись за меня, бери под руку, баб Ира, и пойдем потихонечку, набираться опыта в поиске джиннов. Для студента факультета социологии опыт такого рода – незаменимая вещь. Делириум тременс – если по-научному.

– …Вот вернешься из города – весь дом и все что в нем – твои, по праву наследства. Владей и пользуйся на доброе здоровье. Силыч-то, покойник, по холостяцкому делу не шибко какое хозяйство вел, но ценности разные копил, и немалые, как мне представляется, мужик был загребистый… Вот говорю: был, жил… а все не верится, что мертвые оне – Силыч, Сашка городской… Лена-любушка… – Старуха охнула, завздыхала и Леха не нашелся что сказать, так они и дошли молча до дома Петра Силыча.

И обратно шли – молчали, но уже по другой причине. И раньше неуютно было даже короткое время находиться в жилище колдуна, а ныне дом словно умер вместе с хозяином: исчезла прислуга-нежить, в комнатах темно, сыро, хотя и ставни открыты; на подоконниках, столешницах и на скудной мебели затхлым покрывалом раскатился вдруг слой пыли, толщиной в год… Даже Лехе стало жалко своего незваного отца, а уж что говорить о Ирине Федоровне: они ведь с дядей Петей крепко сдружились за последние четверть века, а знали друг друга… столетиями считать надо…

На этот раз Леха не стал отказываться от завтрака и пока Ирина Федоровна накрывала на стол, он решил рассмотреть посудинку с так называемым джинном. Это была малюсенькая стеклянная пробирочка устарелой формы, в каких до сих пор несознательные пенсионеры держат валидол, игнорируя предельные сроки хранения. Но как ни пытался Леха, в этой, на вид прозрачной, пробирке ничего рассмотреть было невозможно, в глазах плыло и рябило.

– Баб Ира, а мама мне рассказывала, что его в водочную бутылку, в чекушку, дядя Петя засунул? Это тот самый черт-посланец?

– Тот самый. Да видишь, чекушка разбилась, как он оттуда выбрался, да ведь он ее и разбил, посланец-то, вот Силыч и соорудил ему теремок понадежнее. Теперича бей ее, бей – ничем не раскроешь. Даже мне тот сургуч не сковырнуть, то стекло не хрупнуть! Только он мог, а теперь ты.

– Я? А с какого обморока я его вскрывать должен?