Дэвид Гутерсон - Богоматерь лесов

— Грехи… — сказал священник. — Давай начнем с них. Я…

— Во-первых, я постоянно воровала. Я украла из чужой машины спальный мешок. Мне попались две женщины, я обещала, что присмотрю за их вещами, а сама стащила у них радиатор и стереосистему. Я украла уйму разных вещей, святой отец. Цепную пилу. Насос. Я сто раз заливала в машину бензин и уезжала не расплатившись.

— До или после того, как украла катехизис?

— Все это было раньше. До того, как я пришла к Иисусу.

— Понятно.

— Но я и тогда знала — это известно каждому — не кради. Это нехорошо.

— Да.

— Поэтому я должна принять крещение.

— Опять ты за свое.

— Если я не приму крещение, я не смогу спастись.

— Ты не получила религиозного воспитания, Энн?

— Я не получила вообще никакого воспитания, святой отец.

— Знаешь, — сказал священник, — у меня идея. Почему бы тебе прямо сейчас не позвонить своей матери? Можешь воспользоваться моим телефоном.

— Я не из тех, о ком дают объявления, — ответила Энн. — Те, что вешают на почте или еще где-нибудь: «Разыскивается…» и все такое.

— Но ведь можно просто позвонить. Без всякой причины. Просто сказать ей здравствуй. Дать знать о себе.

— Нет, — сказала Энн. — У меня нет ни малейшего желания это делать.

— Но почему ты не хочешь просто позвонить своей матери?

— Не хочу, и всё. Долго рассказывать, святой отец.

— А мы никуда не спешим. Просто сидим и разговариваем. К тому же я священник. Я умею слушать. И люблю поболтать. Долгий разговор меня не смущает. Даже наоборот.

— Он долгий не в том смысле. На самом деле я просто не могу это объяснить.

— Ты не можешь объяснить, почему не желаешь звонить матери? Или не можешь объяснить, что ты понимаешь под словом «долгий»? Или и то и другое?

— Не знаю.

— Так что мешает тебе позвонить родной матери?

— Не знаю. Давайте не будем об этом.

— Расскажи мне, что случилось?

— Не могу.

Священник вздохнул:

— Ладно, — сказал он. — Просто мне показалось, что тебе хочется излить душу. Излить душу и раскаяться. Исповедаться.

Энн сделала глоток из своей чашки. Гибкий и легкий подросток с чашкой чая в руках.

— Знаешь что, — предложил священник, — переночуй у меня. Как-никак у тебя грипп. Диван раскладывается, спать на нем очень удобно. Поспишь в тепле и чистоте. Прошу тебя, останься.

Он стал вспоминать, какой уголок ада предназначен для тех, кто предается разврату в мыслях. Подойдет ли им первый ров, куда попадают сводники и совратители вроде Ясона с его золотым руном, или их поджидает второй круг, где вечно несутся в неистовом вихре души сладострастников? Энн встала и направилась в ванную, а он поплотнее задернул занавески, чтобы никто не смог подсматривать за ними снаружи. Взволнованный, он ждал, пока Энн умоется, почистит зубы и пописает, — ему было слышно, как тугая струя ударила в фаянсовую стенку унитаза. Следом за Энн он тоже совершил свой вечерний туалет: почистил зубы сначала щеткой, потом зубной нитью, помассировал челюсти, принял таблетку мультивитаминов, вымыл лицо и руки душистой пенкой для умывания, причесал волосы, прополоскал рот и присел на унитаз как женщина, чтобы помочиться, не производя шума, — ему не хотелось, чтобы его услышала Энн. Почему это было так важно? Он не знал. Отец Коллинз критически осмотрел себя в зеркале. «Вроде бы все нормально», — решил он.

В гостиной они вместе преклонили колена и прочли «Сальве Регина»: «Славься, Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься! К тебе взываем в изгнании, чада Евы. К тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слез. О Заступница наша! К нам устреми твоего милосердия взоры, и Иисуса, благословенный плод чрева твоего, яви нам после этого изгнания. О кротость, о милость, о отрада, Дева Мария!»

— «Плод чрева твоего», — задумчиво повторил священник. — Эту метафору потом украла текстильная компания. Для своей рекламы. Неужели на свете нет ничего святого?

— Это те, что продают нижнее белье? — спросила Энн. — Кажется, «Плоды ткацкого станка»?

— Сразу вспоминается ящик комода — понимаешь, о чем я?

— Мне нравится эта молитва. Одна из моих любимых.

— Мне тоже. Очень.

— От нее мне становится легче.

— Так и должно быть. Ведь Дева Мария — Consolatrix Afflictorum [26] Утешительница скорбящих (лат.). , она утешает нас в беде и печали. Наша радость и наша надежда.

— Аминь.

— На этом я пожелаю тебе спокойной ночи. Не забудь принять свои таблетки.

— Мои охранники так там и сидят?