Юлия Винер - Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах

Когда Соломон Исакович начал разводить побелку, пришли дети. Соломон Исакович отдал им мешок и велел уходить. Они ушли, но через несколько минут вернулись с пустым мешком. Он взял мешок, не впуская их в квартиру, но дети стояли с таким скучным видом, что у него не хватило духу закрыть дверь.

— Мы есть хотим, — сказала девочка уныло.

— Разве вам мама ничего не оставила?

— Мы все твои вещи на помойку выбросили, и мелки, и все, — сказал мальчик.

— Зачем же? Там ведь много хорошего было, могло бы пригодиться.

— Нам не пригодится, — так же уныло ответила девочка. — Папа с мамой не велели барахло в дом носить.

— Я тоже есть хочу, — сказал мальчик.

Соломон Исакович впустил детей в квартиру. Они молча, не пытаясь даже заглянуть в комнату, прошли в кухню, аккуратно сложили свои пальто и портфели в ногах раскладушки, терпеливо до ждались, пока Соломон Исакович разогрел постные щи.

— Твой суп вкуснее нашего, — сказал мальчик.

— Не сравнить, — сказала девочка.

— Мы к тебе все равно каждый день приходить будем, — заверил мальчик.

— Нет, это нельзя, — сказал Соломон Исакович. — Вам ведь и мама с папой сказали, что нельзя.

— А мы все равно будем, — сказал мальчик. — Пока в лагерь не уедем. А потом вернемся из лагеря и опять будем приходить.

— Нет, нельзя, — сказал Соломон Исакович с некоторым усилием. — И играть вам негде, комнату я начал ремонтировать.

— А мы здесь будем, в кухне, с тобой, — сказал мальчик.

— Мы тебе поможем ремонтировать, — сказала девочка.

— И я ведь, наверно, скоро уеду.

— Э, а сам говорил, может, еще и не уеду, укоризненно сказала девочка.

— Когда? — спросил мальчик.

— Я еще не знаю.

— Меня с собой не возьмешь? — без особой надежды спросил мальчик.

— Заткнись, дурак! — сердито оборвала его девочка.

После еды Соломон Исакович позволил им надеть поверх одежды его старые рубахи, и они стали белить самые запачканные места в комнате. Больше часу они старательно работали, не пререкаясь между собой и не отрываясь от дела. Соломон Исакович не мог больше на это смотреть. Он сказал им, что они должны делать уроки, заставил вымыть руки и выпроводил на лестницу. Он стоял у закрытой двери на площадку и слушал, а дети молча стояли снаружи и ждали, не откроет ли он им опять. Затем он услышал голос девочки:

— Обманули дурака на четыре кулака! Вот дурак, верно? Он думал, нам жрать нечего. А мы сперва у него пожрали, а теперь пойдем поглядим, чего дома есть, верно?

— Верно, — угрюмо согласился мальчик.

Несколько дней после этого дети, вернувшись из школы, бегали у подъезда или играли на лестнице, и Соломон Исакович раз или два встретил их, но они не обращали на него внимания. А затем родители, видно, нашли им другую няньку, и Соломон Исакович больше их не видал.

На случай, если милиционер придет еще раз, Соломон Исакович съездил в магазин «Подарки» и купил электробритву в кожимитовом футляре.

В стройконторе, куда он пошел через неделю, ему сказали, что место курьера уже занято. Соломон Исакович стал искать другую работу, а пока жил на сбережения и чем дальше, тем больше тревожился, как же он обернется с деньгами, когда придет пора.

Против его ожиданий денежный вопрос решился сравнительно просто. В конце мая пришла открытка с требованием явиться в известное ему учреждение, занимавшееся его делом. Ему объявили, что он может ехать.

Вместе с несколькими другими он сходил в иностранное посольство, оказывавшее помощь отъезжающим, и там ему дали сумму, достаточную для того, чтобы заплатить за разрешение на выезд. Можно было просить и больше, но Соломон Исакович рассчитал, что на остальное ему хватит.

И спустя три недели он уехал. Оставил отличную, чистую восемнадцатиметровую квартиру в новом районе, город Москву и государство Россию, где родился и прожил всю жизнь, и поехал на свое место, к своим.

На новом месте оказалось действительно очень тепло, и Соломону Исаковичу пришлись весьма кстати все летние вещи, которые он так предусмотрительно купил еще зимой. Особенно костюм, который, хоть и жарковато в нем было, давал Соломону Исаковичу приятное ощущение, что он выходит на люди в скромном, но приличном виде.

Пригодились ему и те скудные обломки бабушкиного языка, которые он заново выудил из памяти, слепил кое-как вместе и употреблял во время длительных и сложных переговоров с местными чиновниками, занимавшимися судьбой приезжих. Никаких усилий к тому, чтобы освоить другой, совсем ему неизвестный язык, на котором говорило большинство местных жителей, он прилагать не стал, догадываясь, что в обычной жизни, когда закончится хлопотливый предварительный период устройства на новом месте, ни тот ни другой язык особенно ему не понадобится.