Алексей Бакулин - Июль, июнь, май

— …но главным открытием фестиваля стала… нет, не открытием, а бомбой… она взорвалась посреди летней Анапы, как новогодняя шутиха… невероятно сексапильная, невероятно загадочная… она уже сейчас, после первой же, спетой ею песни стала всенародной звездой… конечно же я имею ввиду — запомните это имя! — Алину Аполлонову!!! Впрочем, вам даже не придётся напрягаться, чтобы его запомнить, потому что в ближайшие несколько месяцев это имя будет звучать повсюду! Алина Аполлонова! Вот вы сейчас видите её на своих экранах: новая звезда раздаёт свои первые автографы…

Я мучительно впялился в экран, но вместо Петровны увидел там какую-то высокую, вихлястую тётеньку с локонами под Пугачёву, толстощёкую, длинноносую, с пастью от уха до уха. Это странное существо, эта игра природы, извиваясь и высокомерно похохатывая, вышагивало среди раболепной публики курортного вида.

— Это что? Они там картинку что ли перепутали? — тихо спросил я, украдкой посматривая на Тому.

Тома тоже очень внимательно изучала происходящее на экране, но её, кажется, ничто не удивляло…

— Это… — пробормотала она в полголоса. — Кажется, я понимаю… Я с такими вещами уже сталкивалась…

Я сидел, точно громом поражённый.

— Ну, а что вы удивляетесь? — строго спросила меня Тома. — Это понятно. В последний момент произошла замена. Тот проект почему-то признали не перспективным, и выдвинули новую кандидатуру. Такое бывает, и довольно часто. А расстраиваться вам, по-моему, не надо. Честное слово: так будет лучше и для вас и для неё.

Я был готов с этим согласится, но вот Петровна, судя по всему, против такой замены возражала. Коротышка снова высветился в телевизоре и, толстогубо ухмыляясь, сообщил:

— Где короли — там и самозванцы! У новой королевы Анапского фестиваля хотят оспорить её корону!

Экран заполнила невнятная заваруха: кто-то кого-то бил, кто пытался пробиться сквозь милицейский кордон; молоденькая девчонка со смешными коротко постриженными, выкрашенными в голубой цвет волосами, вырвавшись за ограждение, надсадно вопила, тянула к кому-то руки, а двое смазливых фестивальных «секьюрити» в чёрных шортах пытались втолкнуть её обратно в толпу зрителей. Кажется, она-то и была виновницей скандала, — это над ней смеялась законопослушная часть публики, в её сторону махали дубинками раздражённые милиционеры, на неё злобно косились фасонистые господа из жюри. Я ни за что не узнал бы этой скандалистки, если бы не её голос, похожий на гудок речного теплохода, — девица мощно трубила: «Уберите её!.. Со сцены прогоните!.. Это я! Я! Это для меня! Я должна петь! Я — Алина Аполлонова!» Сомнений не было, по телевизору показывали Петровну.

Тома смотрела на всё это равнодушно, и даже как-то отстранённо, но именно за этой отстранённостью я явственно увидел удовлетворение: Тома, без сомнения, радовалась позору соперницы, — и мог ли я укорять её за это?

Где-то в толпе на экране я заметил Славика: он изо всех сил пытался изобразить на лице возмущение, но выходило что-то виноватое и понурое. Кажется, он переживал за Петровну.

— Вот и Слава… — сказала Тома, прикрыв глаза. — Ну что ж… Думаю, дня через два мы их тут увидим… Что же, Сашенька, я пойду, уже поздно. Пока! Не грустите!

Она ушла и больше уже не приходила. Всё кончилось так же внезапно, как и началось.

Когда-нибудь в старости я вспомню эти несколько дней и всё пойму: пойму, зачем мне это было дано, пойму, что если бы я повёл себя не так, а этак то сумел бы достигнуть желаемого, и пойму, что это желаемое не принесло бы мне подлинного счастья… А, гори всё синим пламенем!.. Я ещё не дожил до старости, и мне страшно больно, мне так мучительно, душа моя рыдает и бьётся в судорогах, а сам я сижу за компьютером и раскладываю пасьянс, — занятие, которое всегда казалось мне презреннейшим из всех возможных.

Любовь, трах-тибидох! А ещё говорят, будто её нет на свете!

И только слабый, слабый огонёк теплился в моей душе: сквозь все страдания я помнил, что скоро вернётся Петровна, и мы продолжим эксперимент. Это во всяком случае будет хорошо. Это будет правильно. А любовь — это неправильно и не хорошо. Эти нелепые страдания вхолостую, эти болезненные мечты, это постоянное взвинчивание себя, — как это глупо, недостойно. Если не получается устроить всё по-людски, значит, нужно вспомнить о более важных вещах. Так в тот вечер я решил на своей любви — неуместной и бесперспективной — поставить аккуратный отчётливый крестик.