Алексей Бакулин - Июль, июнь, май

— Куда лезешь? А? Куда лезешь? Что ты руки-то распускаешь? Ты, коза линючая! Я здесь пою! А ты куда прёшь? А?..

С каждым таким возгласом, разносимым динамиками по всему парку, — больше! по всему городу! — Петровна подталкивала Тому к краю эстрады. Изумлённая, испуганная Тома не сопротивляясь, но шаг за шагом, путаясь в длинном подоле белого, нарядного платья, отступала к роковой черте. Самое ужасное заключалось в том, что Славик, стоя возле кулисы, смотрел на всё это безобразие с видом заинтересованного зрителя и не трогался с места. Наконец, Петровна, свирепо прошептав в микрофон: «Всё! Вали отсюда!..» — столкнула соперницу со сцены. Тома взмахнула руками и с тихим криком: «Вячеслав!..» упала на руки столпившихся под сценой парней, давно готовых спасти несчастную, но не решавшихся ввязываться в драку.

— Вот так вот! — с силой сказала Петровна, глянув сверху вниз на поверженную врагиню. — И сейчас никаких новых платьев не будет, а продолжаем наш концерт. Давай, Пупсик, что-нибудь весёлое!

Пупсик равнодушно заиграл что-то весёлое, Петровна пустилась в пляс, запела что-то залихватское; зрители заволновались, — кто-то принялся радостно отбивать ладонями ритм, кто-то громко возроптал; я видел, как Славик тихо и настойчиво внушает что-то подоспевшим милиционерам, я видел, как Рулецкий, презрительно усмехнувшись, по-верблюжьи побрёл в сторону пивного лотка, — но на большее меня не хватило, я развернулся и пошёл домой. И всю эту долгую дорогу до дома, — от репродуктора до репродуктора меня преследовала разухабистая «Малиновка» в исполнении Алины Аполлоновой. Некуда было скрыться от этих ликующих воплей, просто некуда.

Прошло несколько дней. Я не выходил из дома. Я валялся на диване, читал старые университетские учебники по высшей математике, я смотрел по телевизору сериалы — один тупее другого, — я ничего не готовил, и жил только на чае с чёрным хлебом. Как-то вечером я позвонил Славику в ДК, — он тут же снял трубку и торопливо закричал:

— Кто?.. Это ты, Дроныч?.. Нет, нет, извини! Сегодня уезжаем! Через два часа, да! Прямо в Анапу, — всё уже готово. Всё здорово, всё отлично! Ты в парке на концерте был? Ну! — это кино и немцы! Как я с милицией разобрался, — сам не понимаю! Сидела бы сейчас на нарах вместо фестиваля. А что жена?.. Твоё-то какое дело? Разберёмся, как-нибудь, ты за нас не страдай душой. Что она не поймёт? — она толковая тётенька, она понимает, что такое производственная необходимость. Короче всё, пора собираться, пока! Пожелай нам всё, что полагается… А что Петровна? Она прекрасно себя чувствует, полна сил, рвётся в бой! Так что ты и за неё не волнуйся. Жди нас с победой, брат Эдисон!

И ещё два дня я провалялся на диване, — а лето шло, июль шёл, и, хотя он шёл, но время остановилось, — как всегда в этом бесконечном месяце, который всякий раз кажется не просто вершиной лета, но целью всей мировой истории, — века сменялись веками для того, чтобы достичь июля и, ликуя, возлечь на его тёплых, благоуханных полянах.

На третий день в дверь позвонили. Я открыл. На пороге, в перламутровых сумерках побелённой лестничной площадки, стояла Тома, светясь длинными, серебряными волосами.

— Входите! — закричал я, едва лишь узнал свою гостью. По идее я должен был онеметь, долго подбирать слова, краснеть, — и я очень боялся такой своей реакции, а потому, едва лишь понял, что предо мной стоит сама Тома, тут же выпалил первое, что пришло в голову. К сожалению, больше туда уже ничего не приходило.

— Простите, — сказала Тома и вошла.

— Э… вот сюда… Рад… Я понимаю… Я тоже… Мне… Но я рад вас видеть. Вы правильно сделали, что пришли.

Последние слова мне понравились, и я решил считать, что фраза в целом вышла удачной.

— Простите, — повторила она. — Его ведь нет здесь?

— Нет, нет! — я отрицательно замахал руками. — Нет! Они уже знаете, где!.. Они уже на Юге! В этой, как её… Забыл… На Всероссийский Поп-Фестиваль поехали. Ещё позавчера.

— Я, собственно, знала, что его здесь нет… Простите. Сама не знаю, зачем пришла. Хочется его искать по всему городу… Такое чувство, будто он где-то у нас, не уехал никуда… Я знаю, знаю, что уехал, я вас не подозреваю ни в чём… Просто такое ощущение неотвязное…

Она, не сходя с места, заглянула в одну комнату, в другую — у меня обе комнаты можно наблюдать прямо из прихожей, в напряжённой задумчивости потёрла пальцем переносицу…

— Вы проходите, — сказал я ей. — Останьтесь. Чайку попьём.