Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

Как я уже говорила, тогда я жила с родителями в Старой Гаване на пыльной улице Агуакате, потом мы переехали в Санта-Крус-дель-Норте. О том периоде жизни я не люблю рассказывать, ничего хорошего в нем не было. Но когда родители отчалили из порта Мариэль в Майами, мне ужасно захотелось вернуться в мой разрушенный и шумный мир на границе Старой и Центральной Гаваны, позже я вернулась-таки туда, откуда меня когда-то насильно увезли. Но это случилось потом.

Наша тесная квартирка на улице Агуакате находилась совсем близко к дому моей одноклассницы. Под любым предлогом я оказывалась у нее в комнате с балконом, выходящим на бухту. Я никогда не пропускала тот момент, когда он направлялся в парк – за руку с сыном и с обручальным кольцом на пальце, – одетый, как и любой отец семейства в отпуске (хотя сезон отпусков еще не наступил), неизменно в спортивной рубашке из джинсовой ткани, в таких же штанах – великолепных «левайсах» – и в тапочках, которые были белее белого, – все импортное. Тапочки всегда пачкались землей или грязью, наверно, его жена отмывала их каждый вечер или же у него было несколько пар. Должно быть, кроме того, у него имелось несколько смен белья, потому что всякий раз мяч пачкал одежду, а на следующий день он приходил во всем чистом. Если избавить его от усов, то он выглядел бы куда более аппетитно, думала я, изнывая от желания съесть его, хотя и так он возбуждал у меня аппетит. Он был из тех, кого называли экспортным вариантом, такой суперкрасавец, каких на Том Острове хватает, они прекрасно понимают это, и им нравится важничать и выделываться почем зря.

Я стала писать письма, адресатом которых был этот самый аппетитный незнакомец. Я могла бы что угодно разузнать о нем, это не представляло никакого труда, стоило только придумать предлог, и моя одноклассница все бы мне рассказала, но я хотела быть честной до конца, до тех пор пока у меня не останется никакого другого способа, кроме как обратиться к своднице. Я знала, что его зовут Хорхе, и потому озаглавила письма «Питательный Хорхе» или «Сочный Хорхе». Именно в этом кроется причина, по которой я ненавижу отсылать письма, травма, которую нанесли мне последующие события, должна была, тем не менее, вернуть меня к жизни. Понятно, что ты берешься за письмо не потому, что тебе так необходимо его отправить, а скорее потому, что это лучший способ, когда ты одна, разрядиться, достичь катарсиса, правда, потом будет релаксация, ты опять впадаешь в спячку, а дальше все та же душевная мука. У нас с Хорхе дальше вполне невинных взглядов дело не заходило, разве что раз-другой на его лице появлялось некое подобие улыбки, которую я с трудом различала в его пышных усах. Наверняка любому станет страшно, когда он задумает сам передать свое письмо, ведь адресат сразу же узнает о его чувствах, и потому мы ищем доверенное лицо, которое передало бы страницы, переписанные десятки раз скованной и трясущейся рукой. Мои письма не были глупыми стишками, теми, что девчонки между шестым и одиннадцатым классом переписывают к себе в альбомы:

А вот еще, более пошлое:

И если я и отказалась от глупых рифм, то прозой пользовалась отменно, описывая самый что ни на есть нужный момент, когда наши тела, липкие от пота, привалившись к стене крепости Ла-Пунта, кусали и пожирали друг друга до самого утра, и тут же исправляла слова «до самого утра» и заменяла их на более точные, например «до самого рассвета», час, который был пределом отцовского терпения, и если я болталась ночь напролет, то это грозило мне неделей наказания, и нельзя даже было ходить на занятия для отстающих по физике, а плохая оценка по физике (причем не всякий родитель порой догадывался об этом) становилась хорошим поводом убежать из дома. Или же я в писательском приступе живописала наши силуэты, освещенные луной, катающиеся по земле среди кустов на какой-нибудь отдаленной плотине или качающиеся на морских волнах; или же я рисовала нас на пляжах Гавана-дель-Эсте [94] Гавана-дель-Эсте – район Гаваны. при закате солнца, песок прилипал к нашим телам, натертым кремом для загара (который мы изготовляли из растительного масла и йода). Когда мне захотелось хоть кому-то признаться, я в подробностях поведала причины своей недавней задумчивости той самой своей школьной приятельнице, с которой мы вместе делали домашние задания. От меня не ускользнуло, что она взволновалась даже больше моего; на самом деле я делала вид, что все это лишь мой безумный каприз. Я попросила ее передать ему связку писем, но она трусливо отказалась: