Артем Литвинов - Пылающая комната

— Хватит, — прошептал Крис, привлекая меня к себе. — Я узнал о тебе достаточно…

Он лег на пол, я лег сверху, целуя его лицо, шею, плечи, он сжимал меня в объятиях, стремясь продлить возбуждение до тех пор, пока оно не сделается нестерпимым, он расстегнул на мне рубашку, и я прижался к его телу, горячему, напряженному до предела, он прерывисто дышал, не прекращая целовать меня в губы, если я еще помнил что-то так это, что я хотел его больше жизни, больше спасения души, я готов был отдать за минуту этого соития все свои надежды и отказаться от всех воспоминаний, я готов был принять мучительную смерть и ад, обещанный грешникам, лишь бы обладать им без остатка хотя бы мгновение.

— Малыш, я не могу больше ждать… — сказал он тихо.

— Давай на постели.

— Нет, — он снимал с меня джинсы, — не надо.

Он положил меня на ковер, когда он входил в меня, я, повинуясь страстному желанию оттянуть приближение оргазма, крикнул ему:

— Медленнее, медленнее, я хочу чувствовать тебя!

— Я не могу… — задыхаясь, ответил он, и чем быстрее он проникал внутрь, тем более острым становилось удовольствие, разрешившееся так внезапно у нас обоих, что я услышал его громкий стон и похолодел от страха, это не был стон наслаждения или страдания, это был глухой стон изумления.

Я поднял голову и оглянулся. Крис сидел на полу рядом со мной и рассеянно водил рукой по лицу.

— Что случилось? — спросил я, понимая, что я даже знаю его ответ, я словно уже слышал его и мне не требовалось объяснений.

— Не знаю, но только любовь это совсем не то, что все думают, Тэн.

— Что же это по-твоему?

— Понимаешь, когда Дениз сказала мне, что любовь — это просто как дышать и есть, я подумал, что она слишком недалекая обычная девушка, но честная, когда Мерелин сказала, что любовь — это желание, которое удобнее удовлетворять вдвоем, я знал, что она лжет, потому что она хотела не только этого, а Эмбер никогда не говорила об этом, но один раз она крикнула мне во время нашей ссоры: «Смерть научит тебя любить». Я смеялся над ее словами, чтобы позлить ее еще больше, но она ушла и заперлась от меня. И я решил, что у нее очередной истерический бред и пора звонить ее врачу и отправлять ее от себя подальше, пока она не прирезала меня в постели.

— А теперь? — спросил я, придвинувшись к нему и положив голову ему на руки.

— Сейчас я понимаю, что моя смерть — это ты. — он наклонился и посмотрел мне в глаза так, как смотрят только в шахту, дна которой не видно в темноте. — Скажи, Тэн, ты ведь тоже знаешь, что нам осталось недолго.

Я знал это, но я знал, что ему нельзя говорить этого. Он хотел жить, он не боялся смерти, но он слишком хотел жить, чтобы смириться с тем, что он сам внезапно признал. И я почувствовал как безумно мне жаль его, как я готов сделать то, чего запрещает делать тайна Создателя, предложить себя вместо него, но «ничья душа в последний день не будет принята за чужую душу». Зачем же ты рассек единую нашу душу на двое, зачем, Господи?

Мы возвращаемся, возвращаемся, чтобы принять все, что нам уготовано вместе. Мой собственный инстинкт самосохранения уступил место бесконечному страху за него. Он спросил меня, зачем я продолжаю вести дневник, и я пошутил, сказал, что хочу, чтобы нам было что почитать лет через двадцать. Я лгал, и он это знал, никаких двадцати лет не будет, и мы никогда не будем читать этот дневник.

Я всегда знал, что они рядом, я знал это, когда видел их в толпе на последнем концерте, я не ошибся. Я ничего не сказал тогда Крису, не хотел, чтобы он пережил тоже, что и я. Но это ничего не меняло.

Мы познакомились с Эдвардом и Эстер, она изъявляла Крису свою глубокую симпатию, а когда узнала, что он певец, а не спортсмен, стала просить, что-нибудь исполнить. Он не раздражался на ее домогательства, напротив, он тихо напел ей несколько отрывков из «Пылающей комнаты», она пришла в восторг. Я смотрел на него и понимал, что он пытается заставить себя держаться так, словно ничего не происходит и возможно он был прав. После обеда мы зашли к Клеману и недвусмысленно попросили его объяснить, где здесь находиться грот, у входа в который весной распускаются красные цветы. Он подумал и посоветовал нам пройти по узкой дороге отходящей от магистрали налево, если, конечно там еще можно будет пробраться после снегопадов. Мы были настроены решительно, Крис хотел увидеть это место, разжечь костер в гроте. Я не собирался его отговаривать. Это не имело смысла. Мы вышли за ворота отеля и пошли в указанном направлении. Снег за поворотом был довольно глубокий, но поворачивать назад мы не думали, когда я едва не соскользнул с выступа, по которому пролегал путь, Крис успел схватить меня за руку, и я заметил: «Ступив за черту, уже не имеет значения куда ты идешь». Это была фраза из фильма «За чертой», присланного мне Джейн. Крис усмехнулся и мы потащились дальше. Мы шли молча, по колено в снегу, не чувствуя холода, лицо Харди сохраняло выражение какой-то отстраненной одержимости. Я старался не смотреть на него. Мы стали взбираться на площадку над тропинкой, и наконец увидели грот. Точнее, обычный вход в пещеру, я сказал себе, что слава Богу, вокруг нет ничьих следов. Мы подошли совсем близко, и я ясно различил внутри отсветы пламени. Я отшатнулся. Крис прижал меня к себе.