Артем Литвинов - Пылающая комната

— Ну ты придурок, Стэн, — воскликнул, тряся меня за плечи, — вот придурок.

У меня болела голова.

— Пошли есть, — сказал наконец Крис.

— Подожди, надо предупредить, что я ухожу.

— Да предупредят без тебя, идем.

В ресторане за ужином Харди с редким чувством юмора рассказал о нашей стычке Джимми. Грэмм хохотал, как сумасшедший, и вдруг сказал:

— Я же предупреждал, что игрушки — это вещь, сколько я этих квестов прошел, а всегда с кайфом. Хорошо помогает расслабиться.

— Да, нет, ты не понял, — продолжал Харди, — это как в мелодраме, Алисия, дай мне это письмо, я хочу знать что пишет Дон Родригес, нет, только через мой труп, Марко, ты не можешь этого знать… Что, Стэн, поехал окончательно?

— Надо Арчи позвонить, — вдруг вспомнил Грэмм, — он уже три часа ждет. Дай-ка я это сделаю.

Крис протянул ему трубку, и Джимми отошел от нас и сел на диван среди гирлянд декоративных роз, очевидно не желая, чтобы мы слышали как он будет перешептываться с басистом.

Крис взял мою руку и улыбнулся:

— Стучит на нас, видал, — он кивнул в сторону Грэмма.

— Ты не купишь «Пылающую комнату», — спросил я.

— Если ты так настаиваешь.

— Обещаешь?

— Слово Пернатого Змея, Ариэль.

Джимми обожал гоночные машины и, когда сел за руль, то по лицу его разлилось настоящее блаженство. Крис упал на пассажирское сидение и тут же стал искать музыку. Нажимал на кнопку настройки радио, пока не услышал надорванный голос Роберта Планта. Автомобиль сорвался с места и бесшумно вылетел со стоянки перед гостиницей.

— Поехали за город. — сказал Крис, — хочется проветриться.

— Мы и так почти загородом, — ответил Джимми, гостиница стояла у океана. — Чего Стэн не поехал?

— А черт его разберет, — угрюмо ответил Харди. — Знаешь, я уже давно не пытаюсь выяснить, зачем он делает то или иное. Бесполезно. Если он хочет что-то скрывать, то его можно пытать, все равно не расскажет.

Джимми хмыкнул, Крис помолчал несколько минут, куря и стряхивая пепел на пол, потом сказал:

— Он рассказывает то, что считает нужным. Но мне все-таки кажется, что он от меня что-то прячет. Что-то важное.

— Что? — полюбопытствовал гитарист.

— Не знаю. По-моему, он просто не хочет меня беспокоить. Как будто боится до смерти и не хочет пугать меня. А я не могу ему объяснить, что это все бред — меня не испугаешь я сам кого хочешь испугаю.

— Слушай, — вдруг спросил Грэмм, — а откуда эта сказка про бабочек? Ну про Ариэля и Пернатого Змея? Откуда он ее взял?

— Из головы — веско ответил Харди. — это про нас с ним, ты что, не понимаешь?

— Ну-ну, а что все это значит?

— Не знаю. Знал бы, все бы было по-другому. Я раньше думал, что Стэн знает, только не говорит ничего, а теперь понял, что и он не знает. Ну, может побольше, чем я, но главного — нет, не фига. Ладно. Жалко, что он не поехал.

Мимо проносились чудные пригороды Города Ангелов, похожие на яркие картинки, нарисованные талантливым, но бесконечно наивным художником.

— Крис, не дергайся. Чего ты страдаешь. — успокаивающе проговорил Джимми не отрывая взгляда от шоссе. — ты ведь его получил, так? Он твой. История, конечно, странноватая, но знаешь, мне кажется, что инверсия сексуальной ориентации — небольшая плата за такую редкую удачу, за такую любовь.

На «инверсию» Крис скептически поджал губы.

— Это да. Но я не то хотел сказать. Понимаешь есть еще что-то, поверх всего. Слушай, он тут дал мне прочитать рассказ одного парня, Эдгара По, классный рассказ, называется «Низвержение в Мальстрем». Там про рыбака, который попал в такую воронку в море, в водоворот. Ну и он там спускается все ниже и ниже, представляешь, такая огромная хреновина, черные отвесные стены из воды и все в полном молчании. И медленно.

— Я читал. — отозвался Джимми.

— Ну тогда ты понимаешь. Вот и я так себя чувствую. Как будто низвергаюсь в Мальстрем.

— Я когда на вас смотрю, мне иногда кажется тоже самое. — ответил Джимми и взглянул на Криса.

Дальше они ехали в полном молчании, Джимми смотрел на дорогу, Крис в окно.

Неизвестный ди-джей поставил уже основательно забытую, гремевшую два года назад песню с саунд-трека к фильму «Титаник». Крис терпеть не мог этой попсы, но тут он слушал, и его мучило страшное чувство, как будто эта незатейливая песенка и красивый женский голос выговаривавший простые слова, причиняли ему физическую боль. Он вспомнил одну девушку, которая была в него ужасно влюблена, как теперь понимал Крис, влюблена по-настоящему не в его голос и славу, а в него самого. У них был короткий роман, ему наскучило быстро, но пока еще все продолжалось, то она как-то сказала Харди, когда они сидели в какой-то забегаловке и слушали такую же дурацкую песню, а Крис морщился от отвращения, «Знаешь, — сказала она, — когда влюблен, то кажется, что все любовные песни, даже самые идиотские, написаны про тебя». Но Крис тогда не был влюблен. Не то, что сейчас.