Кэндес Бушнелл - Секс в большом городе

Аргентинец внимательно посмотрел на нее.

— Ну, среднестатистические американки, которые только и думают, как бы им кого-нибудь подцепить, может, и вынуждены просчитывать каждый шаг, лишь бы не ошибиться. Но есть ведь и другие — роскошные женщины из высшего общества, и уж те могут позволить себе все, что душе угодно.

В этот момент в зале появилась Амалита. Ее появление вызвало заметное оживление в зале — метрдотель бросился к ней с распростертыми объятиями, восклицая: «Какими судьбами! А фигура! Что, все так же бегаешь по утрам?» — и ее пальто и сумка тут же растворились в воздухе. На ней был твидовый костюм от Джил Сандер (одна юбка зашкаливала за штуку) и зеленый кашемировый топ.

— Здесь жарко? — спросила она, обмахиваясь перчатками, и сняла пиджак. Зал ахнул. — Золотце мое! — завизжала она, разглядев Кэрри за стойкой бара.

— Столик готов, — услужливо произнес метрдотель.

— Я тебе такое расскажу! — тараторила Амалита. — Просто умрешь — со мной такое приключилось!..

В апреле Амалита ездила в Лондон на свадьбу, где познакомилась с лордом Скунксом — имя, конечно, вымышленное, но «истинный лорд, дорогая моя, истинный лорд — состоит в родственных отношениях с монаршей семьей, замок, борзые и все такое. Влюбился в меня без памяти, болван, прямо в церкви. Подходит ко мне во время банкета и говорит: „Душа моя, вы — прелесть, но ваша шляпка еще прелестнее“.

— Тут-то мне бы его и раскусить, но я тогда была слегка не в себе — пришлось остановиться у Кэтрин Джонсон-Бейтс, а она меня совсем достала — все время нудила, что я разбрасываю шмотки по всей квартире… Дева, одно слово. Короче, я только и думала, как бы мне к кому-нибудь перебраться. А когда узнала, что Кэтрин к этому Скунксу неровно дышит — шарфики ему вяжет из какой-то кошмарной гребаной шерсти, — а он в ее сторону даже не смотрит, тут уж и подавно устоять не смогла. И потом, нужно же мне было где-то жить.

В тот же вечер после свадьбы Амалита переехала в дом на Этон-сквер. Первую пару недель все шло как по маслу. Она продемонстрировала лорду весь свой репертуар образцовой гейши — массаж, чай в постель, интересные места в газете, обведенные карандашиком…

Он водил ее по магазинам. Они придумывали все новые и новые развлечения — однажды даже устроили в родовом замке вечеринку со стрельбой. Амалита помогла ему составить список гостей, пригласила кучу нужных людей, очаровала прислугу, и он был в полном восторге. Но не успели они вернуться в Лондон, как начались неприятности.

— Помнишь мое белье — сколько лет я его собирала? — спросила Амалита.

Кэрри кивнула. Она прекрасно помнила обширную коллекцию дизайнерского белья, которую Амалита собирала вот уже пятнадцать лет, — забыть ее было сложно, учитывая, что однажды, помогая Амалите с переездом, ей пришлось заворачивать каждый предмет в специальную ткань, потратив на это три дня.

— Так вот, переодеваюсь я тут как-то, и вдруг он заходит и говорит: «Дорогая, давно заглядываюсь на твой корсет… Не возражаешь, я примерю? Хочу понять, что значит быть тобой».

Ладно. На следующий день он требует, чтобы я его отшлепала скрученной в трубочку газетой. «Дорогой, — говорю я ему, — тебе не кажется, что будет больше толку, если ты ее просто прочтешь?» «Нет, — отвечает он. — Давай всыпь мне как следует!»

Я и тут послушалась. Еще одна ошибка. Дело дошло до того, что он чуть свет напяливал на себя мои шмотки и дни напролет просиживал дома. И так изо дня в день. Однажды он потребовал мои украшения от Шанель.

— И как он в них выглядел? — спросила Кэрри.

— Pas mal, — ответила Амалита, — Знаешь, он из тех английских красавчиков, по которым толком и не скажешь, гомо они или гетеро. Но ты себе даже не представляешь, до чего этот Скунс — иначе не назовешь — докатился! Ползал по полу на четвереньках и светил голой жопой. С ума сойти, а я ведь всерьез подумывала выйти за него замуж!

Короче, я сказала ему, что ухожу. Он психанул. Запер меня в спальне, пришлось лезть через окно. К тому же пришлось напялить эти идиотские шпильки от Маноло Бланик вместо человеческих Гуччи — сдуру позволила ему поиграться моими туфлями, а «Маноло» были единственной парой, которую он не любил — считал, что это прошлый сезон. Так он меня домой отказался впускать! Сказал, что оставляет себе мою одежду в уплату за какой-то дурацкий телефонный счет, который я якобы наговорила. Две тысячи фунтов. Смех! Я тогда ему сказала: «Дорогой, а как же иначе? Должна же я как-то общаться с родной матерью и дочерью?!»