Леонид Леонов: Пирамида. Т.2

Досадная поломка прервала успешно начатый рейс спасенья. Судя по приготовленьям, водитель надолго отправлялся на расстеленный под кузовом брезент, путники вышли из автобуса поразмяться на приволье. Предаварийная остановка представлялась своевременной как раз перед спуском головокружительной крутизны. Шоссе обрывалось в бездонную лощину впереди, чтоб узкой ленточкой вынырнуть по ту сторону земного провала и затем раствориться в наползавшей с востока перегруженной тучке. Сердце замирало при виде пропасти под ногами, зато противоположный, почти отлогий скат был сплошь усеян уютной житейской всячиной — осенней желтинкой тронутые лужки и косогоры, тихие домишки с палисадничками и посередке из церковки переделанный клуб, кумачом повитый по фасаду для неузнания, кроме того разложенный школьниками костерок со стелющейся белой гривкой, также коровы, колодцы с коромыслами — всего не перечесть, сколько вместилось в просвете между двумя смежными откосами, тогда как здесь с обеих сторон обступали чуть не отвесные, в два роста, стенки дорожной выемки. Снизу ничего не видать было сквозь буйную заросль пижмы, но, значит, горе успело посдвинуться назад, а ремонт автобуса затягивался. Спутников по старой памяти потянуло в незнакомое раздолье — осмотреться, куда на первом этапе занесла их удача и неспроста заблудившийся автобус. Дымков помог своей провожатой вскарабкаться к нему по оседавшему под ступней, сыпучему склону, причем у Дуни сохранилось отчетливое воспоминанье, как, усевшись потом на самом гребне, вытряхивала из туфель совершенно реалистический песок. До сих пор никаких предвестных странностей не наблюдалось, кроме непривычного ощущенья — будто переступили рубеж не одного только, скажем, районного значения, да еще дважды повеяло на них из глубины горьковато-терпким настоем каких-то горных трав. Следовало допустить, что с самого начала дорога шла на подъем, чем только и могло объясняться понятное при достаточной высоте измельчание давешнего ландшафта.

Оба с опущенной головой, они сами не знали куда шли, и, видимо, стыдясь своей немочи перед Дуней, бывший теперь ангел ни разу не взглянул в слегка поблекшее, по-осеннему высокое, в немыслимую даль зовущее небо. Тем больней напоминал он ей нездешнюю подбитую птицу, что попрыгивает с кочки на кочку, подпираясь сломанным крылом.

Первое время шли, взявшись за руки, в молчаливой беседе ни о чем, как в те блаженные ночи их обоюдного первоузнаванья. Твердо помнилось, что нигде не пересекали колючих заграждений либо зон сторожевой охраны, но глубокой содержательности было исполнено каменистое пространство кругом, поросшее курчавым лишайником вперемежку с кочками жесткого серо-зеленого злака и сверху дополнительно накрытое непроницаемым чехлом маскировочной тишины. Не виднелось следов чьего либо обитания — не только телеграфных столбов либо мачт электропередачи на горизонте, но и тропки пешеходной поблизости, поэтому подобная глушь могла запросто оказаться закрытым, понятно — чьим, полигоном особой секретности для испытаний знамений высшего порядка вроде вещих комет или полярных сияний с апокалиптическим уклоном, что и настраивало Дуню на ожидание какого-то чрезвычайного акта. Так сильна была ее убежденность, что по логике вымысла полагалось бы создать авторитетную междуведомственную комиссию для выяснения, где в перенаселенном Подмосковье могло обретаться настолько уединенное, возможно, даже без отделения милиции, горное плато? На деле же ничего особенного не было в указанной местности, просто бесплодная пустошь, а в полукилометре оттуда находились карьеры, откуда брали песок и щебень для текущего строительства. Но именно на этом примере самозащитной Дуниной способности к волшебному преображению действительности наглядней всего раскрывается механизм ее необузданных подчас видений, образовавших в сложном взаимодействии мнимый спектакль предлагаемого повествования.

По всем признакам где-то здесь должно было произойти ее последнее, завершающее план, целительное чудо. К тому моменту путников догнала и кому-то там понадобившаяся его четвероногая свидетельница, с запозданием отыскавшая себе проход на кручу по ступенькам корневищ, так что к предназначенной точке шли уже втроем. Вслед за Дуней в качестве ее тени циркульно шагал Дымков, а за ним уже тенью тени и на всякий случай поодаль плелась отвергнутая собака. Сколько ни шли, ничего ценного не попадалось на глаза, пока внезапная, прямо под ногами не объявилась находка. На кремнистом, с тусклым отблеском, взлобье красовались расклонившиеся в послеполуденной истоме, словно войлочные кустики неказистой полусорной травы, но роднее не было у Дуни растеньица на свете... и та же скрытая от мира прелесть таилась в нем, что и в уединенности ее укромного, навсегда ныне утраченного уголка на Глухоманке.