Леонид Леонов - Пирамида. Т.2

И вдруг, снова вооружась щипцами, во внезапном осенении, Сорокин разворошил груду полусгоревших поленьев, где под слоем раскаленного уголья и обнаружилось завалившееся набок давешнее пирожное — без заметного ущерба, кроме законной, при паденье, помятости сахарного завитка.

— En voila [14]! — торжествующе возгласил он, жестом площадного мага приглашая ко вниманью. — Глядите, оно не горит... даже не догадывается, как полагалось бы ему вести себя при такой температуре. Потому что появление его на свет было ограничено строго потребительскими нуждами — быть свежим, красивым, съедобным и приятным на вкус, безвредным для здоровья и легко усвояемым — пускай без учета питательности, зато со всеми дальнейшими превращениями цикла... не были предусмотрены лишь варианты маловероятного употребления. Допускаю, что оно застраховано также от воздействия пыли или азотной кислоты, зато может неожиданно среагировать на средства, в корне отменяющие логический статус его существования... ну, скажем, если сесть на него! Привидения в таких случаях предпочитали оскорбленно исчезать. Признаться, и на уме у меня вертится один радикальный способ применительно к вашему подземелью... с риском не угодить его балованной владелице, хотя с наслаждением исчезнул бы в компании с нею из мира на неопределенный срок... в пределах служебного лимита, разумеется!

Пускаясь на опасный шаг, он хорошо понимал, что здесь, в данной стадии их невольного сообщничества, Юлия не решится на разрыв отношений.

— Хотя беседы с вами и вливают в меня нравственные силы к несению житейских тягот, в смысле тренировки, конечно, — совсем безгневно сказала Юлия, — но во всем придерживайтесь меры, Сорокин, чтоб не получилось наоборот. Видимо, попривыкнув к вольному обращению со своими киномилашками, вы вторично на протяжении вечера делаете мне недвусмысленные намеки... Лучше вернемся к теме. Если уж так, по-детски просто, открывается мой ларчик, зачем же в прошлый раз вам понадобилась срочная эвакуация отсюда?

Наклоном головы режиссер показал собеседнице, что не сердится на нее ничуть, потому что строптивость жертвы в таких делах лишь умножает удовольствие.

— Охотно поясню пани Юлии... Все дело, очевидно, в несоизмеримости разума и объемности представленного ему материала. Границы мирозданья раздвигались по мере расширенья нашего познавательного кругозора, то есть способности людей освоить, наполнить собою распахнувшуюся пустоту. Когда же людям не хватало философской мебели на завоеванную жилплощадь и тем самым обеспечить мало-мальски комфортабельное существование уму, то поневоле приходилось заслоняться от бездны вокруг временными щитами с ребячьими рисунками, эквивалентными ужасу неизвестности за ними. Чертовски леденящий ветер, знаете ли, задувает порой оттуда! Вот и ваш консультант поддался некоему психическому флаттеру... Простите, не могу подобрать более точного слова в смысле беспредметной тревоги.

Она приостановила его на полуфразе поднятой ладонью:

— Как ни увлекательно слушать вас, но для полноты хочется прибегнуть к вашей знаменитой эрудиции... — и глядела с такой подкупающей робостью. — Скажите, та вязкая умственная паста, какою вы сегодня без передышки угощаете меня, это и есть так называемая в простонародье туфта?

Слово провинциальной, а возможно, и блатной, лексики, лишь недавно вошедшее в обиход, означало некую тягучую, унылую мешанину сомнительного состава и происхождения. Хлестко и наотмашь произнесенное, оно показывало, насколько при внешней полуприятельской близости запутались их отношенья, если Юлии экстренно понадобился подобный способ обороны.

— Простите, хотелось бы чуть конкретней... — не меняясь в лице, но как бы за разъясненьем подался он к ней из кресла.

— Ну, мы же свои люди, Сорокин, и в конце концов никто не слышит нас, — с холодком посмеялась та. — Кроме психического шока мне почудилось у вас тогда нечто посерьезнее... Может быть, стихийный непорядок с желудком!

Оскорбительность преувеличенья походила на непроизвольный взмах руки в самозащите. Сорокин ответил долгим многообещающим взглядом:

— Как видно, ничего не скроешь от пани Юлии!.. Но меня печалит ее проницательность, какой природа возмещает нам порой возрастные огорченья в оплату за потухшие очи и скорбно провалившийся рот! В моем подневольном положении врача я не имею права обижаться. Давайте начистоту: не затем же вы везли меня в эти лабиринты, чтобы в бедном мальчике с Подола подогреть убывающий пиетет к своему фамильному величию... И не только с целью получить от него интеллектуальный сертификат на их реальность, а скорее всего в тайной надежде, что он выведет вас отсюда, пока не поздно. При всем желании помочь вам подобные заболеванья не лечатся порцией фимиама... Поэтому не брыкайтесь, дорогая, не мешайте мне работать... пожалуйста!