Лаура Рестрепо - Ангел из Галилеи

— Лучше, чтобы ребенок ничего этого не слышал, — сказала она, когда он с явной неохотой удалился.

Вот первое, о чем сообщила мне Чофа Муньис: отец доньи Ары, Никанор Хименес, был пьяницей.

— Он много командовал и мало делал — бесчувственная скотина, пропитанная алкоголем, из тех невеж, что встречаются в этой стране. Он признавал единственное решение любой проблемы — вытащить ремень и всыпать как следует кому угодно, кто под руку подвернется, но в первую очередь доставалось жене. Бедняжка, ее звали Лутрудис, она не была плохой, просто характером напоминала запуганного зверька.

— Никанор Хименес был тем самым дедом, который подарил ангела цыганам, — сказала я.

— Такова легенда, однако он никогда не дарил его никаким цыганам. Так говорили, каждый раз, когда терялся ребенок, люди говорили, что его забрали цыгане. Он поступил иначе: отдал младенца любовнице, которая у него была в квартале Ла-Мерсед, чтобы она его вырастила. Эта женщина, очень распутная, взяла на себя заботу о ребенке, не испытывая к нему никакой любви, она почти не разговаривала с ним и кое-как кормила, только чтобы поддерживать в нем жизнь. Но ребенок рос и, несмотря ни на что, был очень красив и нежен, он играл в своем углу с какой-нибудь банкой или палочкой — ему любая вещь годилась. Так он проводил часы, никому не докучая, говорят, что никто ни разу не слышал, чтобы он плакал. Возможно, когда дед увидел его красоту, он и решил совершить сделку.

— То есть он его все-таки продал…

— Но не цыганам. Я не знаю, как он прознал, что одна пара богатых иностранцев, люди уже в возрасте, хотели усыновить колумбийского ребенка. Он забрал своего внука, купил ему одежду и на несколько дней привез к себе домой, чтобы бабушка Лутрудис вымыла его и подкормила, потому что его никому нельзя было показать таким грязным, обросшим и истощенным.

— Но если ребенок попал в дом, как же об этом не узнала Ара?

— Дон Никанор сделал так, чтобы все это совпало с паломничеством, которое ежегодно совершала Ара, проводя неделю в одном из монастырей Бояки, и никогда не пропускала. Когда она вернулась, все следы были заметены, и она так и не узнала, что ее сын побывал там.

— Как же получилось, что никто ей не рассказал? Простите, донья Чофа, и вы, донья Руфа, но если вы все знали, то почему же не рассказали бедной женщине, которая сходила с ума по своему сыну?

— В то время мы жили очень далеко отсюда, — вмешалась Руфа в первый и последний раз. — И даже не были знакомы ни с кем из этих людей. Все, что вы слышите, — это то, что позже моя сестра восстановила по слухам, ведь ни одна из нас не была тому очевидицей.

— Очень спокойный и очень красивый, — Чофа продолжила как ни в чем не бывало. — Никанор отвел ребенка к иностранцам и запросил у них очень высокую цену. Он мог шантажировать их, потому что они не были женаты, а были братом и сестрой, и потому им нельзя было усыновить кого-то законно. Однако, должно быть, они торговались, и он скорее всего сделал им скидку за то, что ребенок не говорил. О скидке стало известно, потому что дон Ника какое-то время ходил злым, рассказывая каждому, кто хотел его выслушать, что проклятые иностранцы — жадный народ.

— А мать Ары, сеньора Лутрудис, она разве не испытывала жалости к собственной дочери и собственному внуку? Я не могу в это поверить.

— Я уже говорила, что единственным желанием Лутрудис было, чтобы муж не лупил ее ремнем. Но продолжим рассказ.

— Одну секунду, донья Чофа. Откуда были эти люди, эти иностранцы, вы знаете?

— Иностранцы из Европы. Кто знает, откуда они, Европа большая! И, уже получив ребенка, они покинули нашу страну, которая им ни капельки не понравилась. Там они много путешествовали, отдали его учиться, и мальчик начал говорить, по слухам, не на одном, а на нескольких языках.

— Наконец он стал счастливым ребенком…

— Но ненадолго. В Европе умерла сестра, которая его в самом деле любила, и брат вернулся в Колумбию, где, как говорят, он оставил дела, и привез с собой уже выросшего юношу. Но сеньор этот был вспыльчивый, с чертовским характером, да и староват уже был для того, чтобы воспитывать юношу. Кроме того, тот был акселератом, потому что уже тогда, в свои одиннадцать-двенадцать лет, выглядел настоящим верзилой.

Тут вошел Орландо с продуктами — он прибежал обратно бегом, чтобы не пропустить историю. Донья Руфа пообещала ему удвоить вознаграждение, если он принесет ей с рынка несколько пучков кучерявой петрушки. Орландо, подумав как следует, принял предложение, но поставил условие: прежде пусть ему дадут стакан воды, потому что он очень хочет пить. Он делал долгие паузы между глотками, ожидая, что Чофа вновь начнет рассказывать, но она сменила тему и решила поделиться со мной секретом, как убрать горечь из лимонной корки. Едва Орландо ушел за петрушкой, Чофа продолжила: