Лаура Рестрепо - Ангел из Галилеи

— Вы пойдете со мной, донья Ара?

— Лучше не надо. Я подожду здесь. Если он вас испугает, зовите меня.

— Разве он может напугать?

— Иногда, если пугается сам.

На двери не имелось замка, надо было просто толкнуть ее, чтобы она поддалась, однако рука моя никак не могла решиться на это, не подчиняясь приказам, которые посылал ей мозг. «Я должна выйти. Тот, кто находится там, всего лишь юноша», — убеждал разум, но сердце говорило другое, и ноги словно приросли к полу. В конце концов желание двинуться вперед победило желание отступить, и я смогла отворить дверь.

Это был открытый патио, три на три метра, не больше. И я увидела: он сидел на корыте, купаясь в фантастических струях лунного света.

Его голова была отклонена назад, а взгляд устремлен в светящуюся ночь, он мягко раскачивался, погруженный в неземные грезы, а уста бормотали непонятные слова.

Он был здесь, но в то же время и не был, и я довольно долго наблюдала за его трансом. Зная, что он меня не замечает, я могла свободно рассмотреть его, убедиться, что он и в самом деле неправдоподобно красив. Густые волосы цвета воронова крыла, мечтательные глаза, черные и вязкие, словно нефть, меланхоличные взмахи темных ресниц, прямой нос, полные женственные губы, с которых словно дым слетали странные звуки гипнотических мантр, тело, размером, казалось, сравнимое с телом микеланджеловского Давида, будто высеченное из темного мрамора и безмятежно купающееся в мощном потоке лунного света, словно связывающем его со звездным пространством.

— Ты видишь меня? Ты слышишь меня? — спросила я, повышая голос, но не смогла пробиться сквозь его отчужденность.

Я села рядом, а он остался невозмутим, как если бы нас разделяло стекло, прекрасный и недоступный, как статуя святого в нише, как киноактер на экране. Я созерцала его, очарованная совершенством, когда внезапно мне почудилось, что в отсутствующем взгляде сверкнула искра жестокости. Это была тень абсолютного эгоизма — она скользнула по лицу ангела и заставила меня содрогнуться, а потом ушла, снова оставив в его чертах только чистый свет, чистый покой.

Я захотела дотронуться до него. Я медленно вытянула руку, не делая резких движений, как человек, желающий поймать боязливое животное или погладить настороженную собаку, чтобы она не укусила. Мои пальцы едва коснулись его, обжегшись о кожу. «Он весь горит, у него жар», — подумала я.

Один за другим я начала обнаруживать на нем шрамы. По бедру, словно горная цепь, шла длинная темная борозда, ломаная линия разделяла правую бровь на две части, поперечная полоса тянулась по животу на уровне аппендикса, на груди, казалось, раскинулась маленькая рельефная карта, на челюсти была заметна неровная звезда, на предплечье — характерное розовое пятнышко от оспы, а на щиколотке заживала недавняя ссадина, с которой еще не отпала короста. Это были знаки, выдающие всю ту боль, которую пришлось вынести ангелу на этой земле. Кто нанес тебе эти раны, кто промывал их, кто излечил?

— Кто ненавидел тебя, ангел? Кто тебя любил? — спросила я, но его уста оставили меня без ответа, как ничего мне не открыли и рубцы на его теле.

Не знаю, как мне удалось вспомнить про журнал, про статью и фотографии. Я достала камеру, навела фокус и щелкнула. В момент, когда сверкнула вспышка, на лице ангела мелькнуло удивление, как будто ему причинили боль. Я увидела, как он закрыл лицо локтем, и ощутила ту болезненную стремительность, с которой он погрузился в реальность, как птица, подстреленная в свободном полете, как астронавт, совершивший посадку в ледяные воды океана. После он посмотрел на меня непонимающе, вскочил и начал отступать, зловещий и осторожный, как зверь, уходящий из охотничьей засады.

Что делать? Он был огромный, гораздо выше меня, и тревожно было видеть, как он заполняет собой патио, словно орел, запертый в клетке для канареек. Я испугалась его реакции, я почувствовала себя загнанной в угол и беззащитной, мне хотелось бежать. Потом я поняла, что он боится меня гораздо больше, чем я его, и взяла себя в руки.

Я должна была успокоиться сама, успокоить его, наладить с ним контакт, именно сейчас, когда он наконец очнулся и видит меня.

К испуганному животному подходят с куском хлеба. Моя попытка была довольно неуклюжей, но все же это было единственное, что мне пришло в голову. Я схватила один из апельсинов, что принесла с собой, и бросила ему.

Сработало. Проснулись рефлексы, и он поймал апельсин. На секунду забыл обо мне и занялся круглым блестящим предметом, попавшим в руки. Он осторожно его изучил и — я с трудом поверила своим глазам — улыбнулся. Эта теплая улыбка в одну секунду сократила расстояние длиной в световые годы, неожиданно став тем волшебным мостиком, который позволил наладить контакт.