Ганс Носсак - Избранное

— В положение подсудимого.

— Ага! Если я вас правильно понял, вы отказываетесь отвечать потому, что боитесь уличить себя ненароком?

— Боюсь уличить? — переспросил подсудимый.

Быть может, повторяя вопрос, он не подумал ничего особенного, однако председатель суда усмотрел в словах подсудимого скрытую издевку и призвал его к порядку.

— Итак, скажите коротко и ясно: вы отказываетесь отвечать?

— Я не отказываюсь, но в интересах суда прошу оставить эту тему, ведь она приведет только к недоразумениям, которые будут также истолкованы как опрометчивые ответы. Поверьте мне наконец, господин председатель: человека, который всю ночь напролет трясся в поезде, чтобы забрать свою жену, нельзя ни в чем уличить. В крайнем случае его можно сбить, ведь он так устал. Разве не лучше держаться фактов, которые непосредственно касаются суда?

— Я в последний раз напоминаю: предоставьте уж нам решать, касается это суда или не касается… Что вы подразумевали под словом «маскировка»?

— Все то, что можно застраховать. Все, что подвластно законам. А кто эти законы не исполняет, того можно соответственно наказать.

— Почему или перед кем вы считали нужным маскироваться?

— Я маскируюсь, чтобы получить передышку.

— Передышку? Хватит говорить загадками. Прошу вас.

— То была попытка спастись от преждевременного уничтожения, став незаметным. Ведь то, что уничтожает, преисполнено ненависти и, подобно клейкой массе, течет туда, где образуется вакуум, в пустом пространстве эта масса застывает. Быть может, моя попытка не удалась. Потому-то я и стою здесь.

Прокурор пришел на помощь председателю суда:

— Иными словами, вашу жену вы использовали с целью маскировки, как вы это сами называете.

— Как раз с ней я был ничем не прикрыт ни с какой стороны.

— Таким образом, ваша жена ни в коем случае не могла ждать от вас надежной защиты?

— Это звучит слишком хитроумно, господин прокурор.

— Не увертывайтесь, подсудимый, — крикнул прокурор. — В самом деле, вы умеете чрезвычайно ловко защищаться. Не надо, однако, считать, что в суде сидят круглые дураки. По отношению к вашей жене вы использовали ту же тактику уверток?

— Нет, мне не нужна была никакая тактика, да это и не помогло бы.

— И вы вполне уверены, что ваша жена воспринимала все точно так же, как и вы, что все казалось ей само собой разумеющимся? Ведь вы это так теперь представляете?

— Да.

— Суд в этом сомневается.

— Знаю. Вы слышали когда-нибудь плач женщины в соседней комнате, господин прокурор?

— Этот вопрос вы уже задавали. Стало быть, ваша жена часто плакала в соседней комнате? — быстро спросил прокурор.

— Думаю, что этот плач вы не слышали. Он не доходил до ваших ушей.

— Возможно. А по какой причине ваша жена плакала в соседней комнате?

— Я имею в виду не мою жену и не какую-то определенную соседнюю комнату, господин прокурор. И я говорю не о плаче, вызванном ясной причиной, и не о женщине, которая плачет, чтобы ее услышали. Я говорю о слезах, пролитых над быстротечностью всего сущего. Эти слезы не становятся менее быстротечными после того, как бедняжку погладят по голове или заверят в своем постоянстве. Конечно, можно заткнуть уши, так оно чаще всего и бывает. Вас это устраивает?

— Устраивает это нас или нет, не играет роли. А вот вы обращались со своей женой не как с существом из плоти и крови, — возмущенно закричал прокурор.

Подсудимый оглянулся, ища глазами адвоката: очевидно, он считал, что тот вступится за него. Но поскольку адвокат молчал, что, видимо, удивило подсудимого, подсудимый сказал:

— Господин председатель, со мной можете делать все, что вам угодно. Мне это безразлично. Но я заявляю протест, я не хочу, чтобы о моей жене говорили таким непозволительным образом.

Все присутствующие были удивлены негодованием подсудимого и тем возмущенным тоном, каким он заявил свой протест.

Председатель сказал: он, мол, не думает, что прокурор намеревался оскорбить жену подсудимого. Кроме того, сам он, председатель, не понимает, почему подсудимый так болезненно отнесся к замечанию обвинителя.

— Но мы ведь здесь не в больнице, — сказал подсудимый.

Председатель суда еще раз заверил подсудимого, что тот, как видно, неправильно истолковал слова прокурора.

— Давайте продолжим слушание дела. Согласно показанию вашей матушки…

— Моей матушки? — прервал его подсудимый с изумлением.

При чем здесь его мать?

— Ваша матушка была вызвана в качестве свидетельницы. Почему это вас так удивляет?