Ганс Носсак - Избранное

— Опять двадцать пять. Я же говорил: я плыл по течению, — еще раз заверил я Шнайдера.

— Ну хорошо, согласен, — сказал мой гость примирительно. — Давай не будем спорить о выражениях, пусть будет по-твоему. Ты выплыл из корпорации точно так же, как до сих пор плыл с ней рядом или же с ней вместе. Иначе говоря, вопрос должен быть сформулирован точнее: почему ты счел, что настало время выплыть из корпорации?

— Никакого «почему» не существует. Я сделал это просто потому… потому, что должен был так поступить. Не мог иначе.

— Но в чем причина? — Он был настойчив.

— Причины вообще нет. Быть может, она найдется потом.

— Потом? Как это понять?

— Или вообще не найдется. Вчера я, во всяком случае, ее не знал. Я решил за час до того, как подал заявление.

— Что произошло в этот час?

— Ровным счетом ничего. Внезапно я почувствовал, что сыт по горло. Возможно, поддался настроению, капризу.

Примерно так оно и было. Я говорил правду. Хотя правда и звучала позорно. Я ощущал ярость и стыд одновременно. И чуть было не расплакался, таким показался себе ничтожным. Если бы Шнайдер не спрашивал, как ему поступить в соответствии с его логикой и чт о или кт о заставил меня на сей раз плыть против течения, я бы, наверно, почувствовал себя совершенно раздавленным. Но он был одержимый, видел только себя и свой механизм. Для него не существовало ничего, что не поддавалось бы учету, ничего, что заставило бы его, а тем паче меня — ведь мною он восхищался — совершить не до конца продуманный поступок. Он пиявил и пиявил меня. Пиявил его безглазый взгляд через стекла очков. Пиявила неподвижность позы. А его голос, монотонный, лишенный всяких оттенков, проникал до мозга костей, разрушал каждую клеточку тела.

— Меня не так уж изумляет тот факт, что ты принял решение перед самым поступком, — оказал он. — Я согласен, что в некоторых случаях это необходимо. Именно для того и существует рычаг опасности. Но я просто не могу взять в толк, почему ты сказал «потом» в связи с твоим решением. Подразумевал ли ты под этим, что сделал шаг, все последствия которого нельзя обозреть? Шаг на чужую территорию? Так сказать, на топкую тропу в слабой надежде на то, что рано или поздно найдется твердый путь? Гм! Большой риск. Разве это так необходимо?

— Мне все трын-трава.

— Тебе все кажется трын-травой, потому что для тебя это естественно. У тебя есть чувство уверенности в себе, мне его недостает. Для меня твой поступок был бы непозволительным легкомыслием. Но кто поручится, что я не совершаю ошибку, недооценивая риск для выявления потенциальных возможностей человека? Все дело в том, что я химик. А химик не может вслепую смешивать различные реактивы, надеясь на успех. Для меня все это куда сложней, чем для тебя… «Каков будет твой очередной шаг?

— Наверно, пойду работать на завод. Все решится в ближайшие дни.

— А это зачем?

— Чтобы зарабатывать деньги.

— Отец отказывается субсидировать тебя?

— Я написал, что мне больше не нужны его деньги». Написал вместе с заявлением в корпорацию, — сказал я с некоторой запинкой.

— Разумеется, он не одобряет выход из корпорации.

— Не в том суть. Просто я больше не хочу брать у него деньги. Пусть отдает их другим детям. Мне безразлично.

— Даже если ты зол на него, разве не практичней было бы…

— Я на него не зол. Только не хочу брать деньги.

— У тебя есть законное право на то, чтобы отец финансировал твое обучение в университете.

— Плевал я на законное право. Именно с этим я больше не желаю связываться.

— Конечно, надежды родителей на благодарность детей — глупость, достаточно подумать о том, при каких обстоятельствах они дали нам жизнь. Но мне всегда казалось, что легче легкого выражать предкам благодарность, не испытывая таковой. Их легко ублажать; в сущности, они сами понимают беспочвенность своего стремления иметь благодарных, детей. Зачем же беспричинно усложнять себе жизнь?

— Я хочу быть свободным, — закричал я. — И дело с концом!

Да, я прокричал это. Словно разбушевавшийся лакей. Если бы Шнайдер не был так ослеплен, он бы высмеял меня.

— Слишком поздно! — Он почти беззвучно вздохнул.

— Почему? — спросил я. Его слова я отнес к моему восклицанию о свободе.

— Но утруждай себя понапрасну! — Он сделал жест рукой. — Тебе ничто не поможет. Порвав с корпорацией, ты себя выдал. Ты действовал коренным образом иначе, нежели действуют все. Никакие твои разговоры о заводе, о деньгах, о свободе меня уже не обманут. Нет, впредь не обманут. — Он даже улыбнулся. — Ты хочешь, чтобы я счел тебя дурачком, пустым болтуном. Но кое-что и я понимаю в нашем ремесле. Послушай, разница между избитыми фразами в твоем гневном послании и твоим теперешним невнятным бормотаньем слишком разительна. В твою искренность при всем желании не поверишь. Судя по посланию, ты весьма красноречив. Зачем же притворяться?