Ганс Носсак - Избранное

— А что ты скажешь, Отто? — воскликнула она, обращаясь к другому брату, сидевшему напротив. — Эрнст же вечно создавал трудности.

Господин генеральный директор Отто Наземан, к которому она обратилась, до сей поры только слушал и даже проявлял известное равнодушие к дискуссии. Вне сомнения, он обладал достаточным опытом в подобного рода обсуждениях и знал, что самая надежная тактика в этих случаях — дать партнерам выкричаться, ни во что не вмешиваясь. Когда же пыл уляжется, не составит труда достичь желаемых результатов.

— Мне тоже не по душе слово «трудности», господин доктор Видеман, сказал он, обращаясь к нотариусу. — Но зачем нам, взрослым людям, спорить о каком-то неудачном выражении? Мы же все знаем, что нам необходимо обсудить куда более важные вопросы.

— Да уж ладно! Ладно! — послышалось наконец одобрительное урчание.

— Денежные, — произнес д'Артез дружелюбно, прямо-таки мечтательно.

— Судьбу фирмы «Наней», — возразил ему брат не без пафоса.

Но д'Артез парировал его пафос сентиментальностью.

— Полагаю, нам прежде всего важна последняя воля нашей дорогой мамочки. И если я правильно понимаю заключительный пункт, в чем нас, по всей вероятности, не замедлит просветить господин Видеман, то прежде всего усматриваю в нем ее волю обеспечить мирное единение семейства Наземан. Наша дорогая мамочка, как всем нам, а тебе, Лотта, лучше, чем кому бы то ни было, известно, всегда ратовала за мир.

— Видишь, видишь! — воскликнула госпожа Шарлотта Наземан, растроганная словами «мир» и «дорогая мамочка». Тут наконец ей удалось разразиться слезами.

— А потому, — продолжал д'Артез, — если только я верно трактую означенный пункт, что нам может подтвердить лишь господин Видеман, я вижу единственно истинную нашу цель в том, чтобы сохранить столь желанный нашей дорогой мамочке мир.

— Но зачем же ты тогда создаешь трудности? — всхлипнула госпожа Шарлотта Наземан.

— Мы ведь решили впредь не употреблять слово «трудности», — довольно резко заметил генеральный директор Наземан своей сестре. — Извини, Эрнст. Вернемся к делу. Я, естественно, тоже немало удивлен, что ты требуешь время на размышление. Ты все еще настаиваешь на этом?

— Да, Отто, и теперь еще решительнее, чем прежде, если хочу выполнить волю нашей дорогой мамочки. Да, теперь, после нашей краткой беседы, у меня, пожалуй, даже больше сомнений, чем вначале. Мне придется добросовестно над этим подумать, чтобы принять решение, действительно отвечающее желанию нашей мамочки.

— Я полагал, ты хочешь переговорить с Эдит, хотя господин Видеман и растолковал тебе, что ни Эдит, ни Лоттины дети, ни мои никакой роли при утверждении завещания не играют, по крайней мере с юридической точки зрения, ибо они не названы в нем наследниками. Надеюсь, я верно выразился, господин Видеман?

— Ты меня превратно понял, Отто, — ответил д'Артез. — Не юридическая сторона меня заботит. Это не проблема, а если и проблема, так столь простая, что мы ее с легкой душой передоверим господину Видеману. Меня заботит едва ли учитываемая с юридической точки зрения воля нашей дорогой мамочки, послужившая, несомненно, истинным мотивом завещания, с такой точностью сформулированного юридически. Ты скажешь: судьба фирмы «Наней». Я полностью согласен, как генеральный директор, ты ничего другого сказать не можешь, такова и должна быть твоя позиция. Но для меня, извини, подобная позиция чересчур абстрактна. Для меня, разумеется. Я не собираюсь никому навязывать свое мнение. Ибо, как уже сказано, речь идет об уйме денег.

— Ну так что же ты, собственно говоря, хочешь? — спросил Отто Наземан.

— Быть может, мне легче будет принять решение, если ты пояснишь мне, что подразумевалось под выражением «создавать трудности».

— Но мы же договорились не пользоваться больше этим выражением.

— Извини, если я все-таки воспользуюсь им. Я, по всей вероятности, тоже не обратил бы на него внимания, не сорвись у Лотты с языка замечание, что я вечно создавал трудности.

— Но оно именно сорвалось у нее с языка, как ты сам говоришь.

— Вот это я и должен знать со всей определенностью, Отто, мало того, от этого даже зависит мое решение. Как же иначе распознаю я волю нашей дорогой мамочки? Ведь вполне возможно, что обращаться к выражениям «трудности» и сорвавшемуся с языка касательно меня «вечно» было некой семейной традицией, о которой я из-за многолетней отлучки не мог знать. Если наша дорогая мамочка придерживалась этой семейной традиции, то, само собой разумеется, это не может не отразиться на толковании ее последней воли.