Ирен Роздобудько - Пуговица

Как избавиться от навязчивой идеи и обрести равновесие, я не знал. Несколько раз я встречался со своими бывшими подружками. Но это повергло меня в еще больший шок: я ничего не чувствовал! То есть в физиологическом плане все было нормально, технику не утратил. Но я с ужасом открыл в себе какой-то новый вид импотенции: все происходило автоматически. Я был роботом, вырабатывающим гормоны, — не более того. После таких свиданий я пытался проникнуться к своей партнерше хотя бы нежностью, вспоминая ее руки, ноги, бедра и розовые колени, но нежность не возникала. В голову лезло что-то совершенно лишнее: вспоминал пятно на обоях, жужжание мухи, рисунок на ковре.

Я вспомнил о вине, о проклятом теткином вине, которое Лиза назвала «колдовским». Я ненавидел все, что связано с предрассудками, но сейчас испугался почти по-женски: а что если тетка, которая продала из-под полы ту бутылку, — действительно ведьма? А ее вино — какое-то приворотное зелье, которым она пытается свести со свету весь род мужской?

…Через месяц, когда все остальные старательно конспектировали скучные лекции, казавшиеся мне полной абракадаброй, я почувствовал некоторое облегчение: на смену цинизму и беспорядочным связям пришли более действенные ощущения — ненависть и жажда любой деятельности. Я бродил по улицам и размышлял, что бы мне совершить? Бить витрины? Писать на стенах политические лозунги, типа: «Свободу такому-то»? Выкрикивать стихи на перекрестке или нарваться на нож в темной подворотне? Точно помню, что хотел, чтобы меня скрутили санитары, чтобы у меня изо рта шла розовая пена вместе с бессвязными словами, чтобы мне вкололи транквилизаторы и заперли в палату, где я смог бы свободно биться головой о стену… Другая жизнь была мне не нужна, она потеряла смысл. Слава, о которой я мечтал, превратилась в комок грязи, плюхнувшийся мне в лицо. Для чего и ради чего она нужна, рассуждал я, впервые задумавшись об этом. Вспомнил сказку «Руслан и Людмила» — трогательную детскую ностальгию с голосом мамы, которая склонилась надо мной, больным ангиной, и увлеченно декламирует пушкинские строки. Удивительно, но мне больше всего запомнился второстепенный герой, который совершил кучу подвигов и, уже превратившись в старика, слышит от Наины одно и то же: «Я не люблю тебя!»

Я не был стариком, я был молод, полон сил и планов, но эти четыре слова полностью выбили меня из седла.

…Весной моих одногодков начали забирать в армию. Многие мои однокурсники уже отслужили (преимущество при поступлении на наш факультет предоставляли именно таким), настал и мой черед. Я видел, как помрачнели родители, как они закрываются от меня на кухне и подолгу о чем-то шепчутся, мама рыдает, отец возвращается домой поздно и навеселе, а мать даже не ругает его. Наоборот — достает через свою подругу (ту самую, у которой в прошлом году погиб сын) импортное спиртное и утром кладет его отцу в портфель. И он снова идет куда-то «в бой».

Но меня это не волновало до того самого момента, когда они торжественно сообщили, что от службы в армии я освобожден! Вот тут мое безумие и отступило…

Армия! Вот где выход. Я должен буду вставать по звонку (или — трубе, черт его знает, как это происходит), бегать по плацу, падать лицом в грязь, вставать и снова падать, отжиматься от пола, отдаться чьей-то воле — подтверждая тем самым свое превращение в робота, в механизм, в объект для официально дозволенных издевательств.

Утром я помчался в военкомат. А вечером выдержал нелегкий разговор с родителями, который закончился вызовом «неотложки» для мамы…

Я мужественно вынес бессмысленный ритуал под названием «проводы», не усадив рядом ни одну из своих поклонниц. Выслушав торжественные напутствия отца, соседей, однокурсников — напился, целовался неизвестно с кем… Я хотел поскорее избавиться от всего этого.

Потом я ехал в вагоне, смотрел на стриженые затылки вчерашних школьников, своих новых товарищей, и улыбался. Я уезжал от нее. Я был почти счастливым — оглушенным и ослепленным куском биомассы, лишенным чувств, желающим одного — быть убитым. Или… убивать.

Когда после быстрой подготовки недалеко от Бишкека нам объявили, что часть направляют в Афганистан, — покой наконец снизошел на меня.

Это было то, что нужно…

За неделю до Нового года я получил приглашение работать в столице. Переговоры о переводе «талантливого сценариста и клипмейкера» велись с продюсерским телевизионным агентством уже давно. Но вначале меня не устраивало то, что придется жить вместе с родителями. Только когда работодатели сообщили, что готовы купить мне квартиру неподалеку от центра, я согласился.