Алекс Шталь - Ваше дело

О чём-то вспомнив, Люда вдруг сказала:

– Таня – так зовут мою подругу. Ту, о которой я рассказать хотела.

Видимо, сбившись, Люда собралась с мыслями и поведала нам с Мариной историю Тани.

– Ой, Людка, я, наверно, сумасшедшая какая-то!? Я даже к врачу хотела пойти, но такое разве расскажешь кому! – почти плача говорила Таня. И внимательно к ней приглядевшись, Люда заметила, что её подруга, похоже, перед тем как придти, – хорошенько проплакалась.

– Ты ведь моего папу знаешь? Ну, как он ко мне относится? – глядя Миле прямо в глаза, спросила Таня.

– Владик-то?! К тебе?! Да как к мебели, которую не выбросили из-за капризов выжившей из ума бабушки!

– Ой, Людка! Как же ты всегда правильно говоришь!

Таня смотрела на подругу так, как будто Люда уже всё знает, и ей не надо ничего рассказывать.

– Точно, как к мебели… Как будто меня ему в роддоме подсунули вместо мальчика, которого он хотел!

Люда, заметив, что Таня сейчас сорвётся, обняла подругу и, гладя её и успокаивая, сказала то, что в таких случаях действует как лекарство:

– Танька, да мужики все такие! Если бы не Андрей, я не знаю, как родители ко мне относились бы!?

Люда, конечно, грешила против истины, но сейчас это было необходимо.

«Ложь во спасение!? – подумала она. – Простите, папа с мамой! За всё, простите!»

– Ой, Людка! Андрюшку-то жалко как! Что же это он такое сотворил! Причин-то вроде, говорят, не было!

– Всё уже хорошо, Танечка. Андрюшу теперь ничто уже не беспокоит. Даже если что-то и было.

Глубоко вздохнув, Люда поборола подступавшие слёзы. Это сейчас ни к чему.

– Ну, и что Владик? – спросила она подругу.

– Да ничего он. Как сидел со своим пивом, так и сидит. У него же, сама знаешь, любовный треугольник – работа, пиво, футбол. Футбол, конечно же, по телевизору. Ну, иногда ещё и мама. Но очень редко. А я как была….

И Таня опять ткнулась лицом в плечо Люды. Но, справившись, продолжала:

– Это, наверное, месяцев шесть назад со мной началось. Я тот первый раз теперь всю жизнь буду помнить. Ой, стыдоба-то какая! – Таня отвернулась и всхлипнула.

– Вечером, пошла я в ванную, ну, перед тем как спать лечь. Пока где-то примерно с минуту свою противную физию в зеркале изучала, почувствовала – кто-то сзади стоит! Жуть! Оборачиваюсь – никого! Да и кто там может быть-то? Но чувство это никуда не делось и даже, наоборот, вроде как усилилось. И вдруг, как будто я сама по себе, а тело – само по себе! Страшно! Руки сами берут папину рубашку, ну, которую он в стирку отложил… Ой, ужас-то какой!

Таня закрыла лицо руками и отстранилась от Люды.

Держа подругу за талию одной рукой и другой поглаживая её по спине, Люда немного успокоила Таню.

Не отнимая рук от лица, Таня, каким-то не своим голосом рассказывала дальше.

– Беру я эту рубаху и медленно, как будто ещё не уверена, что это надо сделать, подношу её к лицу. Но, Людка! Это прямо – ну не я была! А кто-то, в меня вселившийся! Вот, ужас-то! Я поднесла рубашку к лицу и стала вдыхать исходивший от неё запах. Папин запах!.. А руки – всё ближе и ближе! Я уже ничего кроме этой рубашки не вижу и дышу только одной этой рубашкой!

Таня убрала руки от лица и, глядя прямо в глаза подруге, спросила:

– Людка, скажи, я психованная?! Да?!

Люда поцеловала любимую подругу в кончик носа, что у них считалось куда более дружеским поцелуем, чем в губы, и, успокаивая, сказала тихим голосом:

– Ты самая хорошая девушка на свете. Ты же знаешь, что других таких нет. Мне никакие, даже самые золотые подруги не нужны, когда я помню, что у меня есть ты, а у тебя – есть я. А психованная, Туся, не ты, а мир, в котором мы с тобой оказались. И как только ты мне всё расскажешь, сама в этом убедишься. Вот увидишь!

– Люблю я тебя, Людка! Ты мне всю жизнь была и отцом, и матерью! Ох…

Она отдышалась. Достала, на всякий случай, платок и, почти шёпотом, продолжила свой рассказ.

– Дышала я, дышала этим запахом и вдруг стала об эту рубашку щекой тереться! А всё делаю, ну, как во сне! А я как раз перед этим разделась, ну, чтобы под душ влезть! И вот я себе уже всё лицо этой рубахой глажу! И как только до меня доходить стало, что я как дура себя веду, то… это, ну, что во мне сидело, – совсем мной завладело, и стала я грудь себе папиной рубахой ласкать. Соски колом стоят, между ног хлюпает, а я, как какая-то сучка постанываю! Кошмар какой-то! А руки с рубашкой этой, ну, в самый низ живота уже опустились. Я, ну, та я, которая настоящая, вдруг поняла, что сейчас с собой сделаю, и решила руки не пустить. Опять рубаху к лицу прижала, а ноги сжала так, что и танк не пройдёт! И вдруг, руки эту рубашку бросили, да как вцепятся в сиськи и давай их терзать! А тут между ног – как что-то проснулось… Я их ещё сильнее сжала, а оно, ну, которое проснулось, по всему телу растеклось, и я едва на ногах устояла… Вцепилась я в край ванны и медленно так на пол и села! Вот ужас-то!