Светлана Волкославская - Повесть одной жизни

Весь вечер взгляд старого священника был задумчив и даже печален. Ольга не преминула сообщить об этом брату. «Приезжай как можно скорее, — говорила она в письме, — папа болен и, кажется, ждет тебя…» Ростислав в тот же день взял в «Туларемстройтресте» отпуск за свой счет и ночным поездом уехал на Украину.

В доме на Изумрудной улице уже многое было по-другому. Отец Николай, видимо, чувствовал, что не долго ему осталось жить на этой земле. Большую часть времени он теперь проводил в комнате, когда-то бывшей библиотекой. Теперь эту угловую комнату, где я однажды впервые беседовала с Ростиславом, переоборудовали в спальню. Все лишнее вынесли, остались только иконы на стене и лекарства на столике. Даже легкие тюлевые занавески с окон были сняты, потому что они задерживали свет. Ему хотелось света.

Ростислав вошел и увидел отца. Он был в белой рубахе, совсем худой, очень постаревший. Через эту зримую телесную немощь, однако, по-прежнему проступали душевная крепость, сила. Странным казалось его внешнее сходство с Николаем Либенко, которое отмечали все. Ростислав поцеловал его и сел у кровати. Они молча смотрели друг на друга, и в родительских глазах не видно было ничего, кроме любви.

Через три дня, перед самым отъездом Ростислава, произошло главное. Отец Николай, прощаясь, дал сыну знак придвинуться ближе. Потом приподнялся сам, сколько мог, взял его за плечи и проговорил еле слышно: «Ну, что же, веруй, как тебе дано. Главное — ни в чем не уступай им… этим атеистам. И никого не бойся». Его руки легли на сыновнюю голову, и последние слова он сказал в полный голос: «Мое тебе отцовское благословение…» Поцеловал Ростислава и перекрестил его.

В эту же зиму в больнице отец Николай умер.

С тех пор прошли годы, многие годы. Как-то раз я шла домой по вечерним тульским улицам и думала о своих близких, о тех, с кем свела меня жизнь, о тех, кого я любила. Да, люди — это дары, и каждый надо принимать с благодарностью! Тусклыми кристалликами лежал вокруг умирающий мартовский снег. Смеркалось, и землю окутывал туман, необыкновенно легкий, прозрачный, словно белый капрон. Он позволял видеть, как сверху от фонарей в нем растекаются медленные потоки неонового света, и это было необычно. Еще не потеплело после зимы, но мне казалось, что дышится уже по-весеннему сладко.

Мои старшие девочки были уже почти взрослыми, но материнских забот у меня по-прежнему не убавлялось. Несмотря на твердую уверенность в том, что мой поздний ребенок, маленькая Лилия, станет последним младенцем в нашей семье, Бог дал мне еще одну, хоть и не мною рожденную, малышку. Я думаю, что у каждой женщины может быть хотя бы одно такое дитя, подаренное ей не природой, а провидением. Где его найти, подскажет ангел. Вместе с кудрявой Диной число моих дочерей равнялось пяти. А когда любопытствующие спрашивали у Ростислава, как ему живется на таком сугубо женском острове, где даже кошка и собака именуются Юлькой и Ладой, он отвечал без всякого лукавства: «С большим комфортом!»

Я шла, спрятав ладони, как в муфту, в рукава пальто. То и дело попадались еще стянутые ледяной пленкой лужицы, но северный ветер уже никого не мог обмануть, и даже воробьи чирикали про завтрашнее тепло.

Как пролетело время, как изменилась жизнь! Все вокруг — другое, даже номера автобусов, не говоря уже о заголовках газет. Верить в Бога нынче разрешается всякому, правда, в этом вопросе общество по-прежнему тяготеет к единообразию. Может быть, потому, что еще не привыкло к свободе? Или видит в этом залог единства? Да нет, в прошлые дни у всех по-разному верующих и у всех бунтарей было гораздо больше общего. По крайней мере, все мы тянулись друг к другу.

Погруженная в эти мысли, я прибавила шагу. Становилось зябко.

Последний телефонный разговор с мамой получился довольно необычным. Я звала ее к себе насовсем, и она, вопреки своей старой традиции, почти не возражала. Трудно оставаться одной в старости! Боясь упустить момент, я увлеченно рассказывала ей о саде, полном летом яблок и малины, о внучках, у каждой из которых обнаруживались какие-то мне одной ведомые черты и таланты. По маминому голосу было ясно, что ей очень хочется всех нас увидеть.

Ах, мама, мама. Чем больше я думала о ней, тем сильнее мне хотелось оказаться рядом, обнять ее колени и молчать, молчать, ни о чем не спрашивая, ничего не доказывая, не ожидая. Быть понятым — не единственный вариант счастья на земле, если хочешь любить.